Личное дело господина Мурао - Даша Завьялова

пил и вовсе один?.. Все другие столики были заняты, в том числе те, что стояли совсем близко от того, где сидел Мурао. Это мне не понравилось, ведь мы собирались говорить о совершенно приватных вещах.

– Давайте поговорим не здесь, – сразу же начала я вместо приветствия.

Мурао огляделся, улыбнулся и развел руками:

– Но здесь некуда пересесть.

– Поговорите, пожалуйста, со своей… знакомой. Пусть найдет нам тихий уголок.

– Вы сегодня очень напористая, Эмико, – все с той же безмятежной улыбкой сказал он и встал. – Просто не могу вас не послушаться!

– Он издевается? – тихо спросил Кадзуро, когда Мурао отошел к стойке, чтобы попросить хозяйку позвать Айко.

Я покачала головой и так же тихо ответила:

– Нет. Он, кажется, пьян. Причем как будто выпил по какому-то особому поводу. Но, думаю, быстро протрезвеет, когда мы ему все расскажем.

Через несколько минут Мурао вернулся к столику:

– Пройдем на третий этаж. У Айко здесь есть комната, где она живет… почти все время.

На что гостевые комнаты были обставлены сурово, но место, куда мы поднялись, сложно было даже назвать комнатой: это был закуток площадью в три татами[53], без окон. Футон был скатан и убран за узкую ширму; там же были сложены какие-то нехитрые пожитки девушки. Я вдруг ощутила к ней жалость. Как, должно быть, она счастлива оттого, что на нее обратил внимание такой мужчина! Может быть, она даже надеялась с его помощью выбраться из этой темной клетушки… Смешно. А я? Разве со мной дело обстоит как-то иначе? Мурао ведь буквально обещал мне помочь по работе, если я справлюсь с расследованием. Но нет, со мной ведь действительно другое дело: мы с ним открыто договаривались, что он окажет мне помощь в обмен на мою… Впрочем, теперь я понимала, какого рода помощь он предлагал – и, пожалуй, я мало чем отличалась от других девушек, что окружали Мурао.

Айко зажгла свет и ушла. Мы сели вокруг лампы. Из-за тесноты и тусклого освещения мне было как-то особенно жутко.

– Ну что ж, – бодро заговорил Мурао, – разрешите мне начать! Я хочу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, и собираюсь сдержать свое слово – помочь вам чем могу… Эмико, правда, уже успела поставить меня в тупик своим отказом сегодня – полагаю, господин Накадзима, она уже рассказала вам, ведь вы друзья. Но я подумаю, что предложить взамен…

Мы с Кадзуро переглянулись. Господин Мурао продолжал улыбаться.

– А-а, вы не знаете? Конечно, вы не знаете. Наша с вами общая знакомая, Яэ, к моей великой скорби, оказалась убита, как я и подозревал, – зато Наоко сегодня призналась и в ее убийстве, и в убийстве моей служанки. Из полиции мне позвонили буквально за двадцать минут до вас.

Хотя мы и знали об убийстве Яэ, у меня все-таки просто язык отнялся. Но не потому, что мне нечего было сказать, – как раз наоборот, у меня тут же появилось множество противоречивых мыслей и вопросов, и они никак не желали выстраиваться в связную речь.

Кадзуро, хотя и был поражен почти так же сильно, как я, смог заговорить первым:

– Что вы делали в пятницу вечером, господин Мурао?

– Это допрос? – улыбнулся он.

Я вмешалась:

– Мы просто спрашиваем, господин Мурао, потому что нам до сих пор не все понятно… Кадзуро, покажи.

Кадзуро достал лист и положил его перед Мурао. Тот бросил на него взгляд и, видимо, сразу же узнал. Улыбка его не совсем погасла, но на лице появилось выражение легкой обеспокоенности.

– Скажите, кому предназначалось вот это письмо? – спросила я, а Кадзуро добавил:

– Не ругайте своего посыльного. Он доставил это письмо по адресу и даже положил в нужный ящик. Только случайность в лице меня помешала вашей затее осуществиться до конца.

– И Кадзуро тоже не ругайте: когда мы разобрались, что попало к нам в руки, мы уже были далеко от дома Наоко.

– Вы очень… расторопны, должен признать, – сказал Мурао. – Да, вижу, что этим письмом я сам навлек на себя подозрения. На вашем месте я бы тоже их имел. Что ж, вечером в пятницу я был в одном заведении… если нужно, я дам вам адрес, – сказал он, обращаясь к Кадзуро, – и вы сходите туда проверить мои слова.

– Вы были в «Эрике»?

– А, так вы и это знаете! Верно. Я был очень расстроен ссорой с Яэ и тем, что она не пришла, мне нужно было выйти прогуляться…

– Почему вы отправили в Мукомати меня, а не попросили узнать о ней того человека в черной юката? – спросила я.

– Потому что он просто взломщик, хотя и высшего класса, – спокойно ответил господин Мурао. – Нельзя же заставлять его тайно приехать в деревню, вломиться в один из домов, а потом еще открыто расспрашивать жителей.

– Что же, тут спорить сложно. Остальное, кажется, мне понятно. Давайте я расскажу, как все было, а вы меня поправьте, если я буду неточна.

В марте Наоко увидела вас на встрече с читателями – или прочитала в газете о вашем приезде – и поняла, что к вам пришли известность и деньги. Она написала вам письмо, где напоминала о той истории, и стала шантажировать ее обнародованием. Не знаю точно, что вы ей ответили, но, видимо, согласились и пообещали достать денег. Но платить не стали. Пока все правильно?

В неровном свете лампы я увидела, что Мурао продолжает улыбаться, но уже одним только ртом.

– Я написал то письмо под влиянием ужаса, который испытал, но вскоре понял, что платить шантажистам нельзя. Говорят, они никогда не знают, когда остановиться. Кроме того, я регулярно выплачиваю небольшие деньги одной из женщин, которая помогала мне с романами, и свободных средств в большом объеме у меня нет. Чтобы заплатить Наоко, мне пришлось бы продать старый дом, а я хочу придержать его на несколько лет, пока он не вырастет в цене.

– Почему вы платите только одной женщине, хотя помогали вам две? – спросил Кадзуро, сделав акцент на слове «помогали».

– Потому что другая порядочна – и ей не пришло в голову потребовать с меня денег.

И все-таки, несмотря на всю его преступную натуру, как он был хорош! Как редко встречается человек, с которым можно обстоятельно обсудить все что угодно, даже обвинить его в преступлении – и быть уверенным, что он в любом случае останется сдержанным и учтивым… Я снова смотрела на него во все глаза, как при первой встрече в этом же рекане. Передо мной сидел человек,