Темная флейта вожатого - Владимир Волков

Стаев мотнул головой, вытряхивая сумбурные мысли. Он вышел на улицу, остановился на крыльце и поежился от внезапно налетевшего прохладного ветерка. Солнце зашло, оставив после себя розовое зарево над кромкой леса. Под крышей веранды на фоне светлого неба четко прорисовывалась большая паутина. В самом ее центре сидел жирный паук-крестовик, замерший в ожидании добычи. Сверчок из-за кустов выводил однообразное «кр-кр-кр». Стаев поправил ворот рубашки и тотчас застыл, прислушиваясь. Где-то дребезжало пианино, и хор нестройных голосов старательно вытягивал:

По разным странам я бродил,

И мой сурок со мною.

И весел я, и счастлив был,

И мой сурок со мною!

Стаев сжался. Он быстрым шагом пересек главную аллею и двинулся по дорожке, освещенной редкими фонарями, вглубь березовой рощи. Он прошел метров сто, потом еще столько же, миновал заброшенную спортплощадку и наконец оказался у самой ограды. За ней в темноте в воздухе висело с десяток маленьких огоньков. Даже издалека можно было понять, что то был не искусственный свет электрических ламп, а настоящее живое пламя.

Стаев прошел вдоль ограды метров пятьдесят и выбрался через дыру в заборе. Заросший травой пологий склон убегал к ручью. Метрах в тридцати, неподалеку от раскидистого клена, светился уже целый рой огоньков. Здесь на небольшой полянке, собравшись в круг, стояли родители со свечами в руках. Работяги и итээрщики – мужчина с ожогом на щеке, седовласый «профессор» с женой, и «браток», и объемная дама в цветастом платье, женщина в синем халате – всего человек двадцать пять. И среди них ходила улыбчивая пара – женщина в косынке и мужичок с редкой бороденкой.

– Помолимся вместе, – говорила женщина в платке. – Мы поможем нашим детям. Молитва творит чудеса. Даже если вы не умеете, все равно молитесь. Не слушайте, что говорят другие. Не повторяйте чужих слов. Молитва должна идти от чистого сердца.

Люди загундели монотонно и вразнобой. Работяги и итээрщики бормотали что-то неразборчивое. Все действо выглядело очень торжественно, как будто совершался какой-то древний ритуал, имеющий глубокий смысл. Казалось, родители вот-вот устроят хоровод или пустятся в пляс. Молодой человек с усиками стоял в шагах двух-трех от всех, держал свечку, но ничего не говорил, а наблюдал за остальными.

Стаев обхватил себя руками, ежась от подступившего холода. Совсем рядом что-то прошелестело по траве. Стаев повернул голову и увидел черную фигуру, словно выросшую из земли.

– А вы почему не там? – спросил он глухим голосом.

– Не вижу смысла, – ответила Рада.

Стаев пытался разглядеть выражение на ее лице, но оно терялось во мгле, и только в глазах вспыхивали блики от свечей.

– И потом… – добавила женщина в черном. – Моей дочери в этом лесу нет.

Стаев содрогнулся от спокойствия и уверенности, которые звучали в интонациях богатого обертонами контральто. Он повернулся в сторону леса, разглядывая неровный край горизонта, выделявшийся на фоне неба. Текст странной записки возник перед глазами: «Не ищите… Бесполезно…»

– Откуда вы знаете? – спросил Стаев.

Но Рады уже не было ни рядом, ни поодаль. Она как будто растворилась во тьме. Да и приходила ли она вообще? Снова охватило неприятное ощущение ирреальности, но только на этот раз оно было куда сильнее. Показалось, что все это – дневники Альбины, ее демонстративное самоубийство в сушилке, экскурсия, записи в дневнике и автобиография Шайгина вместе с рисунками, письмо на немецком – заранее срежиссированный спектакль, куда помимо их воли втягиваются и другие люди.

Стаев окинул взглядом сбившихся в круг родителей. Пламя свечей колыхалось, на лицах родителей подрагивали тени, а они продолжали бормотание. И в какой-то момент показалось, что они напевают: «И мой сурок со мною…»

«Чего же они хотят? Чего добиваются?» – подумал Стаев.

Наверху сверкнуло. Горсть холодных капель упала с неба. Люди поднимали головы, выходя из религиозного транса, моргали и мотали головами. Стаев успел поднырнуть под ветви раскидистого карагача, прежде чем дождь набрал силу. Родители бросились вверх по косогору. Один за другим погасли огоньки, и тьма стала почти непроницаемой. Дождь полил стеной, обильно окропляя землю. Шуршали трава и листва, колыхались ветви, сквозь шипение струй воды переговаривались люди.

– Да что же это такое! – с надрывом вскрикнул женский голос.

Дождь оборвался неожиданно, словно наверху закрутили кран. Шипение растворилось в других звуках. Шлепали капли, скатывающиеся с листа на лист, чавкала земля под ногами, впитывая неожиданный дар небес, и где-то в вышине кричала ночная птица, то ли призывая к чему-то, то ли предупреждая о чем-то. Родители все стояли, сжимая потухшие свечи и смахивая свободной рукой влагу с лица.

– Не расстраивайтесь, – говорила женщина в платке, улыбаясь. – Вы только не расходитесь… Я сейчас.

– Все будет. И не раз. Но потом, – неуверенно сказал женщина в белом халате.

– Ага! Держи карман шире! – ответил ей грубый мужской голос.

– Да пошло все…

«Браток» вышел из-под дерева. Он отбросил свечку и зашагал вверх по склону. «Жженый» бросил: «Идем!» – и тоже принялся подниматься. За ним последовали объемная дама и женщина в синем халате и остальные рабочие. В лагерь, в теплые корпуса, где их ждали ужин и мягкая постель!

– А как же дети-то? – прошепелявила старушка в красной шляпке.

«А действительно, как же дети? – подумал Стаев. – У них нет даже курток. Они босиком и в одном нижнем белье. А ночью станет еще холоднее».

«С ними уже ничего не может случиться», – произнес голос Шайгина в голове у следователя.

Не ищите. Бесполезно.

Следователь вышел из-под дерева, приняв за шиворот холодный душ, и побрел без всякой цели вдоль по склону, сбивая капли с полегшей травы. Из темноты донеслось бормотание двух мужских голосов и одного женского. Нога Стаева пнула пустую пластиковую полторашку.

– Ексель-моксель, – проскрипел мужчина, и во тьме тусклым огоньком на миг вспыхнула золотая фикса. – Кто тут колобродит?

Разговоры тотчас стихли, а потом сиплый дискант прошипел:

– Эй, браток! На пивцо не добавишь?

Стаев двинулся дальше. Впереди из темноты выступило белое пятно. Через несколько шагов оно превратилось в небольшую беседку. Еще до того, как в поле зрения возник перекинутый через перила пиджак в мелкую клетку и «Тетрис» на ступенях, темнота ожила энергичной возней под ритмичные вздохи на два голоса. Несмотря на полумрак, глаза различили стройные белые ноги, обхватившие обнаженный мужской торс.

«Ну люди! – думал Стаев, огибая беседку слева. – Как их понять? Как постичь? В конце