Опасная встреча - Эрнст Юнгер

он сможет пойти домой и выспаться. Инспектор избегал слова «убийство».[54]

– Возможно, вам предпочтительнее поговорить наедине. Но если у вас нет возражений, мой коллега примет участие в нашей беседе. Он может помочь.

И Добровски указал на Этьена, с которым Герхард уже обменялся взглядами.

– Я даже прошу об этом, господин инспектор. У вашего коллеги такое хорошее лицо. Он не похож на полицейского.

Добровски рассмеялся:

– Вот что я называю прямодушием. Можно не опасаться, что вы о многом умолчите.

Он встал и провел обоих к себе в кабинет, скорее походивший на раздевалку, – голое, скудно обставленное помещение: стол, вешалка, раковина. На столе пепельница, но никаких канцелярских принадлежностей. Стенной шкаф был почти не заметен, так как его дверцы оклеили теми же обоями, что и стены. Зеркало выше человеческого роста смотрелось странно. По обе стороны рамы разметили сантиметры. Цифры связывали тонкие линии, видимо, нанесенные на стекло алмазом.

Этьен помнил это помещение, создававшее, повторим, впечатление гардеробной, куда заходят лишь на минуту. Так оно и было. Прежде чем приступить к служебным обязанностям, инспектор оставлял здесь шляпу, зонт и плащ. Порой, когда требовался перерыв, он заходил сюда также помыть руки или поразмыслить у окна с сигаретой. В конторе знали, что по вечерам Добровски иногда уходит из кабинета переодетым, для чего ему и служили зеркало и содержимое стенного шкафа, напоминавшего лавку старьевщика. Кабинет отделяли от коридора двойные двери, но допросы здесь проводили в исключительных случаях.

27

Они уселись, и наступила тишина. Инспектор, видимо, размышлял; лицо его постепенно расправилось, глаза заблестели, морщины разгладились. Будто подействовал наркотик или невидимая рука сделала массаж. Знакомое напряжение удивило Этьена ввиду того, что свидетель казался неважным и, вероятно, скажет еще меньше, чем даже Бурден. Правда, он первым увидел труп.

Прошло довольно много времени, прежде чем Добровски обратился к Герхарду, накрыв ладонью его руку:

– Вы рано потеряли отца, господин цум Буше, но теперь должны мне довериться, как если бы сидели напротив него, – это исключительно в ваших интересах. Ничто человеческое мне не чуждо.

– Я охотно расскажу вам все, – ответил вновь прибывший и добавил: – …касающееся меня.

Герхард не удивился, что полицейскому известны его семейные обстоятельства. Может, он умеет читать по лицам, как другие читают в книге; проницательный, должно быть, человек. Конечно же, инспектор навел справки в политическом отделе конторы, а также на улице Лиль. Досье на иностранные представительства и их сотрудников вплоть до уборщиц именно теперь составляли с особой тщательностью. Информация, хотя бы в двух словах, о большинстве посетителей «Золотого колокола» была получена накануне. «Каждой твари по паре», – пробормотал Добровски, читая список Сюрдена.

Клаузура Герхарда не стала для него неожиданностью – он и так знал, где у юноши больное место. А вот немец не мог знать, что никакое он не исключение – напротив. Два клиента мадам Стефании уже приходили лично, другие прислали записки. По телефону префект просил пощадить некого сенатора. Хорошо бы размножиться.

– Могу вас успокоить, – сказал Добровски. – Разглашение имен не в интересах полиции. Посмотрим, что можно сделать. Надеюсь, ваших показаний будет достаточно.

Герхард чувствовал себя все лучше; кабинет казался все приветливее. Значит, он не обязан называть имя Ирен; почти так осторожный врач, проводя осмотр пациента, обходит больное место.

Инспектор вытащил из папки карту и разложил ее на столе. Это был план второго этажа «Золотого колокола» с пометками и замерами. Он достал линейку и циркуль.

– Пожалуйста, покажите, где вы стояли, когда произошло преступление.

Герхард указал на дверь, и Добровски спросил:

– Прежде чем услышали крик, вы ничего не заметили? Шум? Шаги в коридоре? Или стук?

Да, призрачное лицо, чуть раньше оно появилось за матовым стеклом. Инспектор вздрогнул, будто ему сообщили ужасное известие. Нечто новое: деталь, отсутствовавшая в протоколе Сюрдена. Он попросил Герхарда подойти к зеркалу и сравнил алмазные штрихи с замерами. Свидетель видел голову целиком.

– Скорее всего, мужчина высокого роста, даже если предположить, что он стоял на цыпочках.

Герхард не исключил, человек мог носить бороду, но в том, что он был без шляпы, не сомневался. Лицо поместилось в стеклянную панель как в рамку.

– Странно, – сказал Этьен, – я всегда представлял себе этого Джека коренастым, широкоплечим, наподобие моряка, и с фуражкой на голове.

– Я тоже. Но как раз такие представления нужно гнать.

И Добровски углубился в подробности, повторяя одни и те же вопросы, и не пожалел на них почти час. Терпение, с каким он мастерски растягивал секунды между появлением лица и криком, чтобы выудить новые детали, свидетельствовало о многолетней рутине, но и об умении освежать память свидетелей.

Однажды инспектор сказал Этьену: «Наша память хранит больше, чем мы думаем. Например, пытаясь найти забытую цитату, мы все-таки помним место, где она стоит в книге: вверху или внизу, справа или слева. Хороший допрос движется в противоположном направлении: сначала определяет место, а затем вытаскивает подробности, которые свидетель забыл или считал неважными».

Добровски, судя по всему, уже знал больше, чем предполагал Этьен, – то ли из протокола Сюрдена, то ли благодаря собственным изысканиям. Видимо, он еще раз попытал счастья с Бурден. Теперь инспектор подробно занялся освещением. В этом отношении мадам Стефания распоряжалась сообразно обстоятельствам. Когда собиралась большая компания, дом ярко освещали; обычно же в коридорах царил сумрак. Вчера тоже: Герхард припомнил, что Бурден вела их наверх с лампой в руках.

Если открыть дверь, человека, вышедшего из комнаты в коридор, вы не могли рассмотреть четко, только силуэт. Происходящее в коридоре лучше было наблюдать как раз из комнаты, откуда падал более яркий свет. Жуткую картину – убитую – Герхард запомнил на всю жизнь.

И лицо за стеклом он заметил только потому, что на него падал комнатный свет. Инспектор опять спросил про бороду. Вполне возможно, однако матовое стекло затушевывало контуры, как если бы чернила расплылись на промокательной бумаге, и длилось видение всего миг.

– Значит, когда вы на крик отодвинули щеколду, в коридоре стояла темень или почти темень, кроме полосы света из вашей комнаты.

Еще раз к шумам. Коридоры «Золотого колокола» были устланы толстыми коврами. Стало быть, шаги свидетель вряд ли мог слышать, или только приглушенно. Но перед соседним номером, вскоре после того как исчезло лицо и прежде чем раздался крик, наверняка что-то произошло. Может, Герхард слышал, как открывалась дверь? Или в нее стучали? Голоса? Шепот, смех? Ведь шептать, смеяться можно по-разному, в зависимости от того, увидели ли вы знакомого, незнакомца или маску.

На этот вопрос Герхард ответить затруднился. Между лицом