Опасная встреча - Эрнст Юнгер

и криком он разобрал только невнятное шушуканье, хотя испуганно вслушивался. Но потом вспомнил голос, крикнувший: «Отпустите меня!»

Странно, что он забыл; наверно, воспоминание стер крик.

Вторая неожиданность для инспектора. На минутку-другую он прервал допрос, а выкурив у окна сигарету, сказал:

– Стало быть, вы слышали последние слова танцовщицы, испуганный возглас. Вы его точно помните? Ведь между laissez и laisse [55]почти нет разницы.

Нет, laissez, Герхард помнил точно.

Затем опять про соседнюю дверь. Может, она стояла открытой? Маловероятно, поскольку тогда за появлением незнакомца последовал бы обмен репликами или даже шум. Однако никто ничего подобного не слышал. Тем самым подозрение неизбежно падало на спутника танцовщицы, но разве человеку с носовым платком не проще было управиться в номере, чем в коридоре? Правда, он мог выбежать туда за ней. Но возглас указывает скорее на незнакомого человека. Хотя нельзя исключать никакую возможность. Иногда и ложные пути ведут к цели. Допрос, судя по всему, окончился; инспектор вздохнул:

– Благодарю вас, господин цум Буше, вы можете идти. – И потом, как будто его вдруг осенило: – Наверное, мадам Каргане мало что может к этому добавить. К сожалению, еще ночью она внезапно уехала.

Этьен видел, как выпад Добровски заставил Герхарда то краснеть, то бледнеть. Инспектор выбил у него почву из-под ног; карточный домик, где он чувствовал себя так уверенно, рассыпался. Теперь Этьен понял, почему друг задавал вопросы не по порядку, начал не со входа, а сразу приступил к событиям на втором этаже. Это не профессиональная ошибка, наоборот. Теперь он пошел напролом и стал грубым:

– Вы действительно столь простодушны, что даже не задумались о заведении, куда вас привели? Как и о том, что ваша дама там известна, пусть и не по имени? Правда, она забыла на камине не только шляпу, но и плащ с вашей запиской. Хотя хватило бы и шляпы.

И Добровски завел речь о разговоре у входа; о нем рассказала Бурден. С графиней поздоровались как с постоянной клиенткой, что ей, конечно, понравиться не могло. А Бурден особенно разозлилась, когда ее назвали «растяпой». Ведь она просто хотела помочь. Но почему ее так назвали, служанка умолчала, и инспектор узнал об этом только сейчас от Герхарда: она извинилась перед мадам Каргане за то, что «ее» номер уже занят.

Это стало для Добровски третьим сюрпризом – сам того не ведая, он ждал таких подробностей.

В обеденный перерыв инспектор, отдыхая на набережной, имел обыкновение наблюдать за рыбаками. Похоже, они скорее коротали там время, изредка вытаскивая пескарика. Бросали его в маленькое ведерко, снова закидывали удочку и ждали, пока задергается кусок пробки, куда они втыкали перышко с красным кончиком. На выдернутой леске, как правило, болтались всего-навсего остатки съеденной наживки, но они по крайней мере свидетельствовали о наличии рыбы.

На столь важном месте допроса похожее подергивание ощутил и инспектор. Почему Бурден помнила «растяпу», но утаила причину нагоняя? Добровски прекрасно знал двусмысленный полумрак у стойки гостиниц – от обычных до самых роскошных, но с сомнительной репутацией. Отдельная тема, и к ней относились мелкие уловки, какими персонал прибавлял себе жалованье. Если комната сдавалась не на ночь, а только на час, бывало, портье, в данном случае Бурден, клал деньги себе в карман и вовсе не делал записи в гостевой книге. Вот чем объяснялось ее упорное молчание насчет выволочки. Хоть и простофиля, в финансовых вопросах старуха обладала немалой изворотливостью. И, когда выпало принимать посетителей, чем обычно занималась сама мадам, не упустила шанс. Поэтому и интересовалась у графини продолжительностью пребывания. То, что Бурден могла предоставить даме вместо «ее» номера только соседний, привнесло путаницу. И щелочку использовали.

Разумеется, это не главное, но, подобно подергиванию поплавка, свидетельствовало о движении в темных водах. Инспектор обратился к Герхарду:

– Господин цум Буше, вы можете идти домой. Вам надо выспаться. Завтра все будет выглядеть иначе; время вас охладит. Можете рассчитывать на нашу деликатность.

28

Оставшись наедине с Этьеном, инспектор достал из папки список посетителей «Золотого колокола» и рядом положил на стол сафьяновый ежедневник. Этьен сказал:

– Снимаю шляпу – но вы не считаете свою тактику слишком коварной? Мне его жалко.

– Поверьте, Этьен, мне и самому в такие минуты не по себе. Но этот юноша похож на мимозу: навались я на него сразу, не вытянул бы ни слова. А так водил его, как лунатика. Кстати, успокоив нашего свидетеля, я невольно покривил душой. Подумайте о прессе; репортеры с раннего утра ошиваются у входа. А рогатый муж? Весьма опасный тип. Несомненно, его имя уже нынче вечером без всякого нашего содействия появится в газетах. Не знаю, как наш мечтатель все это переживет, да и переживет ли вообще.

Туман полностью рассеялся. Солнце от реки бросало в окно блики, игравшие на потолке. Добровски казался усталым и углубился в общие соображения. Вернулся к прессе.

Полицейского преступление интересует с другой точки зрения, ведь он представляет государство – в отличие от журналиста, представляющего общество. Есть преступления, причиняющие ущерб не только жертве и преступнику, но и всему обществу, как, например, чудовищное убийство герцогом де Праленом[56] своей супруги. Ему подсунули мышьяк, однако слишком поздно. Напротив, создалось впечатление соучастия: ворон ворону глаз не выклюет. Пэр Франции убил, как пьяный дворник, подумать только. Монархия так и не оправилась от того удара.

Далее, есть преступления, вошедшие в моду, в том числе самоубийства. Кто-то сжег себя в лесу или прыгнул с высокого моста, другие принялись ему подражать. Помните, что сказал Тимон[57], не самый заядлый филантроп, на народном собрании: «Афиняне, уже несколько человек повесились на моей смоковнице. Я собираюсь ее срубить. Кто желает повеситься, поторопитесь!»

Нельзя забывать и о случаях, когда в качестве маскировки используется серия. Один кассир, чей банк грабили дважды, сфальсифицировал третье ограбление с целью собственного обогащения – вот это настоящие головоломки.

Этьен знал такие отступления. Знал, что, рассказывая, друг, как бы под свободно наброшенной тканью, продолжает выстраивать комбинации. И сейчас Добровски вернулся к «Золотому колоколу».

– Мне кажется все менее вероятным, что мы имеем дело с человеком, стоящим за штурвалом. Не те повадки, скорее уж под стать мужчине с носовым платком. Но того я исключаю. Так мне говорит инстинкт, хотя отработать нужно каждую зацепку. В конце концов, искатель приключений – ключевая фигура. Даже если он забыл задвинуть щеколду, то танцовщица забыть не могла. Никто не стучал, и вообще почти до самого крика никто не слышал никакого шума – как такое