Опасная встреча - Эрнст Юнгер

Часть вторая

Возле Бастилии

19

Этьен обычно появлялся в рolice сriminelle, где служил уже несколько недель, от девяти до десяти. Кабинеты располагались во Дворце правосудия; вход с набережной Орфевр.

До того он, как правило, час ездил верхом, в хорошую погоду – в лесу, а если шел дождь – в манеже Военной школы. Затем обычно выпивал черный кофе и гулял вдоль Сены – так славно, особенно сейчас, когда на высоких тополях запестрела листва. Если оказывалось слишком рано, то, сделав еще несколько шагов, он заходил в Сент-Шапель[32] – не потому, что отличался набожностью, просто чувствовал там прилив сил. В синеве и золоте поблекших образов он видел отблеск жизни, покинувшей армию. К тому же кентаврические усилия верховой езды требовали противовеса.

Этьен получил воспитание в полку, полковник которого успел пройти школу Мак-Магона[33]. Когда победителю при Мадженте рекомендовали офицера на командную должность или на повышение, он обычно клал руку на досье и спрашивал: «Как он ездит верхом?» От этого зависело решение. С его выучеником не могло случиться произошедшего несколько позже, когда лошадь на параде сбросила военного министра.

Лучше было явиться на службу после бурно проведенной ночи, чем не совершив верховой прогулки. Верховая езда всемерно поощрялась. Она вошла Этьену в плоть и кровь, стала необходимой наподобие гигиенических и ритуальных привычек. Он считал, она только на пользу, и не для одной работы. Лошадь, разумеется, требовала уверенности и неосознанного, непосредственного авторитета. Однако действие навыков распространялось значительно дальше, на все сферы. По наблюдениям Этьена, часто мучившая его упорная меланхолия уступала тогда место бодрости. И какая-нибудь проблема, после сна казавшаяся неразрешимой, уже не представляла ни малейших трудностей. Видимо, таково следствие оптимизма, какой вселяет ранняя верховая прогулка по лесу или круг по конскому городку. Понижался уровень фосфора.

С другой стороны, оптимизм пробуждал в нем сомнения, поскольку Этьен Лоран редко бывал собой доволен. Порой он опасался, как бы такого рода здоровье не повредило ему духовно. Проблемы нельзя брать с той же легкостью, как барьеры и канавы. Какая польза от того, что можешь преодолеть мелкую решетку света и тени и ухватить взглядом начертанный на песке лабиринт? Сеть сомнений и противоречий порвать легко, как паутину, однако риск тут больше, нежели переломы при падении. Чем воздушнее груз, тем тяжелее ответственность.

Профессию Этьен выбрал добровольно. Она подарила ему прекрасные часы, хоть и не удовлетворение, на которое он надеялся. Быть солдатом сегодня совсем не то, что во времена короля, построившего Сент-Шапель, даже не то, что при Наполеоне. Это становилось понятно очень скоро, особенно в таком гарнизоне, как Нанси, где обходились почти без развлечений. Скучная служба не требовала больших усилий. Вечера проводили либо в гостинице «Вальтер» на площади Станислава, либо в «Венке» на улице Мишотт. Год в Северной Африке по сравнению с этим стал глотком родниковой воды, хотя порой от жажды недолго было и умереть.

У молодого человека случались мгновения отчуждения, когда он как бы со стороны изумленно наблюдал за собой в той или иной ситуации. Подобный отнюдь не счастливый дар предполагает утонченность и ведет к «рефлекциям», как в зеркальных кабинетах.

Вот и сегодня Этьена удивило, что он зашел сейчас в парадное с набережной Орфевр. Он смотрел на себя сверху, будто входил в ворота муравьиной крепости. Что общего у него с этой суетой, с толпами, мельтешащими на берегах реки и на острове? Спешка, серьезность этого броуновского движения, должно быть, результат оптической иллюзии. Заблуждался либо он, либо остальные.

И сколько понадобилось разветвлений, чтобы он сейчас увидел себя здесь? Прежде всего поступление в армию почти двенадцать лет назад и тот факт, что из Нанси его перевели во Второй отдел.

Далее, как очередное ответвление, своего рода назначение в назначении, нынешние гастроли в полиции. Если поразмыслить, а Этьен очень любил обдумывать вопросы, затрагивающие проблему свободы воли, можно, пожалуй, и испугаться: прийти к выводу, будто ты игрушка случая. Не исключено, что ветка, на кончике которой он сейчас раскачивается, изначально червивая. И опять мелькнула мысль: он выбрал не ту профессию.

С другой стороны, если предположить верховенство не случая, а необходимости – разве так оно лучше? Что означают все эти назначения? Вероятно, Этьена считали чужеродным телом, от которого надо избавиться – разумеется, осторожно, более того, с почетом, поскольку по службе предъявить ему было нечего. Тут он отличался даже большей основательностью, методичностью, чем большинство: был хорошим инструктором, неутомимым преподавателем; Этьен наведывался в казарму и когда имя его не стояло в списках дежурств. К тому же не считал пуговицы; подчиненные его любили. Вне службы Этьен вел себя еще корректнее, чем того требовали правила хорошего тона. Полковник предпочитал тех, кто с размаху садился в лужу, а он их потом с огромным трудом оттуда вытаскивал. К славным парням командир относился по-отечески. «Он выдержал экзамен на гусара» – одно из его выражений.

Нет, с Этьеном дело обстояло иначе. Он соответствовал лишь наполовину – человек, которого не в чем упрекнуть, но с которым не выходит теплого общения. Объясняя такое положение своим интеллектуальным превосходством, Этьен, возможно, оценивал себя слишком благосклонно. К тому же ведь это изъян, и он нарушает корпоративный дух. В конечном счете смысл службы в том, чтобы во время атаки иметь превосходство.

Наблюдения, высказываемые Этьеном в кругу товарищей, значительно превышали общий уровень. В лучшем случае на них отвечали смущенным молчанием. Такой опыт вселил в него осторожность. Попытки освоить ходячие выражения также ни к чему не привели. Поразительно, каким тонким слухом в данном отношении обладали сослуживцы. Ухо у них было развито более, нежели ум. Они улавливали невысказанное и в итоге при общении с Этьеном испытывали неловкость. В нем сквозила другая порода. Даже делая что-то лучше, он делал это неправильно. С оценками, с côte d’amour [34]у него складывалось хуже, чем у других.

Правда, случались исключения, довольно редкие. Как среди вышестоящих, так и среди товарищей и подчиненных Этьен встречал людей, с кем у него «с полуслова» возникали доверительные отношения. Первая же фраза обнажала тайное взаимопонимание, и сыпались искры, будто от удара стали о кремень. Подача следовала за подачей, как в бадминтоне. Такие встречи подобны колодцам в пустыне. Видимо, в самом деле существуют две породы – одна, создающая особей по правилам высшей зоологии, и другая, очень тонко распыленная, духовная. Как было бы прекрасно – одна из любимых идей Этьена, – если