Опасная встреча - Эрнст Юнгер

бы впереди шла именно она. Но, судя по всему, общество организовано иначе. Это проявлялось не в одной армии, где пробивались только крепкие. Если планом и двигал некий ум, то уж точно не через обладающих умом индивидов. Действиям предоставляли необходимую меру знания, и предпочтительнее меньшую, чем бóльшую.

Дарованный некоторым высокий полет ума, несомненно, избыточен – роскошь, бесплодная, как цветок, расцветший в зимнем саду. Но какой смысл в том, что время от времени появляются люди, чьи мысли, чувства, склонности выходят далеко за пределы исторической необходимости? Мировая душа, пожалуй, терпит их в своих зáмках как бедных родственников, от кого пользы немного, но ведь они родственники, и порой она посвящает их в свои планы. А бывает, из парадных залов поднимается к ним в мансарды.

Именно такие построения раздражали в Нанси товарищей Этьена. Духовные склонности если не воспринимались предательством, то все-таки внушали подозрения. Дело шло на лад, когда взбадривались и остальные, например заполнив утробу бутылкой «Поммери».

Зато как приятно найти партнера, не менее увлеченного подобными выкладками и получающего от них такое же удовольствие. Можно посидеть вместе в саду или в комнате, где нет недостатка в книгах. Покурить, а на столе будет стоять полный чайник. Попадались духовные архитекторы, с ними строились фантазийные планы. Попадались aventuriers, отваживавшиеся на дерзкие вылазки в неизвестное. А также систематики, прожектеры, полемисты. Когда они молчали, пространство заряжалось еще больше. Солнечный луч согревал столетние корешки книг, в деревьях слышался шум дождя, или в сумерках падали на заостренный фронтон голубоватые снежинки.[35]

А в Нанси была авантюра, которую вполне можно назвать ограблением общества силами двух неглупых индивидов. Этьен радовался, что все закончилось, и, в частности, поэтому не возражал против перевода в столицу. В книге жизни открылась чистая страница; он чувствовал себя свободным для новых встреч.

20

Знакомство с инспектором Добровски стало подарком судьбы. И для Этьена не вполне неожиданным. Его предвещала навалившаяся при вступлении в должность депрессия. Молодой человек по опыту знал, что накануне таких перемен его будто парализует – даже в гостиничном номере, где он распаковывал чемодан, собранный для отпуска. Все казалось мрачным и безнадежным. Однако Этьен также знал, что наутро все изменится и новое место предложит свою помощь. Более того, по глубине депрессии он судил о будущем приливе бодрости. Такие состояния чередовались, как приливы и отливы. Может быть, поэтому необходима смерть.

Добровски он нашел на набережной. Счастливая находка; она изменила пребывание здесь – в его представлении, максимум засушливый отрезок пути, который необходимо преодолеть. Два назначения подряд пробудили в нем ощущение, будто он спускается в подвал, хотя оба скорее означали повышение. В Нанси не нашлось бы никого, кто не хотел бы поменяться с ним местами.

Этьен плохо чувствовал себя во Втором отделе, где застоялся нехороший дух. Мало того, в первые же дни его засунули в сектор статистики переводить немецкие документы, хотя отдел кишмя кишел эльзасцами. Контора располагалась на улице Сен-Доминик; под ее названием скрывалось разведывательное бюро.

Здешние дела, как сразу почуял Этьен, касались солдатства лишь краешком; по сути своей и технике они приближались к полицейским. Обычной для солдат открытости не было и в помине. Каждого охотника формирует его дичь. Во Втором отделе форма выполняла скорее функцию маскировки. Следовало проявлять бдительность к невидимому, коварному врагу и бороться с ним аналогичными методами. Непременная подозрительность, не останавливавшаяся ни перед кем, являлась обязанностью. Все это сказывалось и на облике товарищества. Этьен угадывал, что нормы поведения имеют здесь другой смысл, служат прикрытием, что каждый разговор ведется так, будто при нем присутствует третий. Как ему дали понять всего через несколько дней, где-то в войсках, а может, и в самой конторе затаился волк в овечьей шкуре. Под овечьей шкурой подразумевалась форма.

Несомненно, офицеры были умнее рядовых. Но они находились в двойственном положении: утром верхом разъезжали в лесу, а вечером, в синих очках встречаясь со своими агентами в церквях или темных закоулках, обделывали неблаговидные делишки. Они работали с субъектами, которых презирали.

Майор Дюпати оказался единственным, с кем Этьен несколько раз встречался вне службы. Он привлек его как человек, сочетавший традицию с утонченными культурными запросами. Правда, трудно было отличить, что там подлинное, а что вычитанное. Его предки действительно использовали выражения вроде «меч и алтарь»? Возможно, но без литературного энтузиазма вроде пафоса «Либр пароль»[36]. Страстный вагнерианец, майор каждый год ездил на Байройтский фестиваль[37], хотя на поездки офицеров Второго отдела в Германию смотрели косо.

Когда Этьена перевели в полицию, их интерес друг к другу уже остыл. Повод дал военный губернатор Парижа, военачальник, который сгодился бы в Риме эпохи упадка. Само собой, Второй отдел периодически использовал полицейских агентов в случаях, привлекавших внимание как армии, так и полиции. К их помощи прибегали только при острой необходимости, так как, по мнению Дюпати, «большая разница, кто ведет расследование – чиновник-консерватор или масон». Чтобы понизить уровень недоверия, считал военный губернатор, офицеру разведывательного отдела стоит какое-то время поработать в полиции.

Министр согласился, хотя и из других соображений. Парижская полиция разработала свои методы, и секретные службы обязаны были их знать. Много лет отделом идентификации там руководил Бертильон[38], криминалист с европейским именем. Его измерительный метод, имеющий целью разоблачение преступников, получил широкую известность. На улице Сен-Доминик приказ восприняли без особого удовольствия. Но его надлежало выполнять. Начальник, полковник Зандхеер, выбрал Этьена, и это стало неким саботажем, означавшим, что знания достанутся офицеру, который лишь временно прикомандирован ко Второму отделу. Однако буква была соблюдена.

В полиции Этьена первым делом прогнали по отделам. Естественное желание каждого начальника – создать у посетителей уважительное отношение к руководимой им епархии; так поступал и Гоно. В общем ничего особенного он от Этьена не требовал. И тот остался в сommission des meurtres, отделе тяжких преступлений. Вполне объяснимо, поскольку при раскрытии крупного преступления подключались все силы полиции. Но собственно причиной стала дружба, возникшая между Этьеном и инспектором Добровски.

Симпатия с первого взгляда представлялась довольно странной, ведь оба сильно отличались друг от друга не только характером, но и внешностью, привычками. Этьен с детства вращался в кругах, где обращали внимание на костюм. Уже в отчем доме его выдрессировали не упускать ни единой мелочи. Полковник Этьена, либерал в вопросах морали, следил за обмундированием и выправкой, как дотошнейший педант. В коридорах, в манеже висели большие зеркала, где вы, будто в модных салонах, видели себя во весь рост. С годами