Опасная встреча - Эрнст Юнгер

отчет. А сегодня особенно тревожилась, поскольку слегла и Пикар. У нее сильно отекла левая рука; доктор хотел подождать до завтра, а затем сделать разрез. Сколько раз ей говорили, что при готовке нужно быть осторожнее. Когда привозили уток, она, как того требовало искусство, обычно протыкала их вилкой, но работала слишком быстро. А такой прокол опаснее пореза.

Пробили башенные часы, наверно, на улице Дюфо. Двенадцать глухих ударов продрались сквозь туман. Как следует ли заперта задняя дверь? Мадам Стефания не была боязлива, но задняя дверь в ее доме – слабое место. Хотя рынок закрывался рано, там вечно что-то происходило. В углы забивались большие собаки, пьяницы, влюбленные парочки. Тут надо держать ухо востро. Может, действительно стоило закрыть заведение, что, правда, пока случилось лишь раз, в день конфирмации племянницы.

В ресторане Жозеф, там нечего беспокоиться, а вот к номерам пришлось подключить Бурден – несокрушимое подспорье, но показывать ее было нельзя, разве если разбивался стакан, и тогда она являлась с ведром и веником. От других поручений следовало воздерживаться.

Мадам Стефания попыталась приподняться, но без сил упала на подушки. В очередной раз накапала коричневых капель на кусочек сахара и растворила его во рту, поморщившись от горько-сладкого, довольно-таки противного вкуса. Завтра, Стефания знала по опыту, она будет бодра и примется распоряжаться, как в лучшие времена.

16

Бурден, которая несла что-то с кухни, услышала, как звякнул колокольчик. Она вздохнула и пошла в коридор. Бурден не относилась к тем, кто радуется возложенной на них ответственности. Как подмести лестницу или надраить кастрюлю, чтобы та светилась золотом в огне, она знала прекрасно – тут к ней не придраться, – однако в ужасе шарахалась от малейшего притязания на ее способность принимать решения, перед ней сразу же вырастала целая гора трудностей. Хотя в присутствии старшего, например фройляйн Пикар или хозяйки, она не испугалась бы и самого черта. Таким полагается медаль за долгую и верную службу.

Выглядела Бурден не особенно привлекательно. Волосы седыми прядями падали на лоб, возле рта уродливый шрам от пореза. Так она и стояла возле пестро раскрашенного гипсового негра, лампой освещавшего лестницу, близорукая, недоверчивая, напуганная – зримый образ щекотливой ситуации.

Дверь была открыта, с улицы заползал туман. В коридоре стояла дама в сопровождении мальчика. Дама держала в руках розы.

Герхард догадывался, он должен бы отдать какое-то распоряжение, но не знал, что полагается говорить в таких случаях. Положение становилось все более неловким. Наконец Ирен сказала:

– Нам нужно кое-что обсудить, и мы не хотим, чтобы нам помешали. Отоприте номер.

Бурден напряженно смотрела на нее. Мадам Стефания с первого взгляда понимала, свободны номера или нет. Она дорожила безупречной клиентурой, никто с улицы ее одурачить не мог. Но откуда бедной Бурден знать, кто перед ней? С виду приличная дама, ей даже показалось, будто она уже слышала голос.

– Мы сдаем только на всю ночь, – сказала Бурден.

Ирен раздраженно рассмеялась и приподняла вуаль:

– Но вы же позволите гостям уйти, когда им будет угодно?

Тут у Бурден забрезжило: ее приводил молодой актер… С ней хватило хлопот, однако за разбитую посуду здесь не платили. Она приходила еще два раза, но, как выразилась мадам Стефания, «с глупостями». Точно, теперь Бурден убедилась, дама из двенадцатого номера.

– Мадам, ваш номер занят. Могу дать вам соседний, он не хуже.

Это был ляпсус, невозможный ни у мадам Стефании, ни у мадемуазель Пикар, и Бурден тут же поплатилась:

– Вы, растяпа, я вас не знаю. – Ирен уперла зонтик в пол и обратилась к Герхарду: – Не стойте же попусту, как будто вас все это не касается. Хотя бы дайте ей денег. Вы же видите, с кем имеете дело.

Такой тон Бурден понимала. Убедившись, что дама, как говорила прислуга гостиницы, «хорошей крови», она приняла деньги и, проведя гостей наверх, отперла дверь в некое подобие салона. Лампа с красным абажуром на камине давала приятный неяркий свет. Бурден спросила, не зажечь ли люстру – вопрос, на который неизменно получала отрицательный ответ. Но камин желателен. Затем она отворила приоткрытую дверь в соседнюю комнату, показала колокольчик для заказов и ушла. Пара осталась наедине.

Ирен подошла к зеркалу; комнатное освещение было ей выгодно. Плащ графиня уже сняла. Голос зазвучал куда более приветливо, вкрадчиво:

– Как вы неловки. Но и особа эта совершенно невозможна. А ведь заведение знаменито. Вы же не подумали обо мне ничего плохого, что я зазвала вас сюда? Подруга дала адрес – я могла увидеться с вами только тайком или совсем не увидеться. И скоро мне нужно идти.

Комната почти в точности повторяла ту, где она встречалась с юным Кокленом. Казалось, только картину над камином поменяли, но тоже на Девериа[31]: обнимающаяся пара на фоне красной портьеры – сцена, полная скромной интимности, характер которой еще более подчеркивала латунная табличка с надписью «Молодожены». Под ней имя художника – более слабого из братьев, чей тематический ассортимент отличался удивительным диапазоном. Помимо приторных картинок религиозного содержания, популярных в приватных часовнях и будуарах, была у него и жгучая порнография. Бордели, где на стенах вольтижируют красные и черные фигурки в разрезе, берут их именно у Девериа, чего мадам Стефания, конечно, не знала, но в ее любовь к этому художнику могло примешаться подсознательное.

И вот они уселись друг против друга перед газовым камином. На поленьях из перфорированной меди мерцали синеватые огоньки. Впервые у них появилось время рассмотреть друг друга – как рассматривают картины и фотографии. Ирен провела одинокую юность. Получив новую куклу, забиралась с ней в угол, чтобы наиграться – без зрителей и свидетелей. Сильное чувство обладания, какое она испытывала тогда, восторгало ее и сейчас.

Разумом это красивое существо осталось в детстве, вот в чем была его беда, и в данном отношении Герхард оказался ему сродни. Встретились двое рано созревших подростков, не взрослых. Впервые увидев Каргане в доме отца, Ирен сразу, без перехода поняла: все серьезно. Прежде она не догадывалась, какой силой могут обладать глаза, узнала лишь во время разговора с капитаном – поразительно, будто с пиратского корабля сдернули маскировку и на палубе засверкали пушки. Как возможно, что его глаза превратились в два огня, опаливших ее жестокостью и бесстыдным пониманием? И еще более непостижимо – она сразу согласилась, ответила «да», с тем же пониманием и с тем же бесстыдством. Огонь, следующий за ударом молнии. Так все решилось, возражений не имелось. По сути он взял ее как паша; его хватка оказалась