Опасная встреча - Эрнст Юнгер

Я решила: если найду серую, он меня дождется. Глупо, разумеется, но, как видите, я оказалась права.

Она рассмеялась. Сквозь светлую вуаль Герхард видел ее глаза. Фигура была закутана в осенний плащ; в руке Ирен держала изящный зонтик. Говорила она почти шепотом, будто опасаясь, как бы их не подслушали. Она ему доверилась, он ей присягнул. Герхард сказал:

– Благодарю вас, что вы думали обо мне, хоть я этого и недостоин.

– Вам можно доверять, иначе я не пришла бы. Зовите меня Ирен. Вас зовут Герхард, не так ли? Я видела вас у вашей тетушки. Но коли уж вы договорились со мной на полночь, вам угодно, чтобы я оставалась на улице?

Вопрос поверг Герхарда в полную растерянность, испугал. Он стремился на встречу, как мотылек на огонь, о дальнейшем не подумав. Конечно, он ставил ее в опасное или, того хуже, двусмысленное положение. В любую минуту кто-нибудь мог пройти мимо, вполне возможно, знакомый. Половине города был известен ее портрет кисти Одилона Редона[28]. Герхард задрожал, почувствовал себя виноватым. Но как поступить? Он даже ответить не смел.

Казалось, оробела и Ирен. В поисках защиты она крепче вцепилась в его рукав и чуть ли не отпихивала. Спиной Герхард почувствовал сопротивление двери, та подалась и тихо отворилась. И снова Ирен обхватила его руку, но теперь гладила ее, нежно успокаивая. От нее исходила уверенность. Должно быть, она знает, что делает.

И в самом деле пора было прятаться, поскольку на тротуаре раздались шаги; пара услышала приближающиеся голоса, смех. Ирен и Герхард вошли; дверь плавно закрылась за ними. Они в безопасности.

14

Дверь «Золотого колокола» отпиралась лишь в сумерки, а затем до полуночи и позже стояла притворенной. Посетители мадам Стефании не любили ждать на улице, предпочитая незаметно входить и так же уходить, – это следовало учитывать.

Но вход не оставался без присмотра. Пока гости ужинали в ресторане, мадам Стефания обычно восседала за небольшой конторкой, где подытоживала счета, принимала оплату и надзирала за прислугой. Здесь в стене прорезали круглое окно, «бычий глаз», откуда был виден коридор. Перед ним висел колокольчик, который звякал, когда дверь открывалась. Чтобы его расслышать, требовались особенно чувствительные уши, однако мадам Стефания обладала прекрасным слухом. В своем доме она различала малейшие шумы.

Кроме двери в гостиницу, имелся также вход в ресторан, куда заходили свободно, и задняя дверь, выходившая на рынок и днем открытая для поставщиков и прислуги, выходящей по поручениям. На ночь она запиралась, хотя некоторые гости предпочитали именно ее. Заднюю дверь отпирала лично мадам Стефания и потом опять запирала. Поговаривали даже, у двух-трех клиентов есть собственные ключи; то были слухи.

В доме со всеми его дверьми царил органичный порядок, какой можно изучить в учебниках анатомии по рисункам с изображением сердца. Поток крови через предсердия, желудочки, клапаны предопределен; нарушиться он может только в случае катастрофы. Сходным образом дело обстояло и в «Золотом колоколе» – из ресторана вы могли пройти в коридор гостиницы, но не обратно. Некоторые посетители знали «Колокол» только как ресторан, другие – только как гостиницу. Отужинав внизу, вы могли снять наверху номер, но вернуться оттуда в ресторан – ни-ни. Дальнейшее подавали в номер. Все, что требовалось с кухни и из подвала, поднимали по черной лестнице – исключений не делали. У мадам Стефании имелись на то свои причины. Передняя лестница была всегда мягко освещена и почти всегда пуста.

Органичность распорядку заведения придавало еще и то, что основывался он не на инструкциях, а на долгой привычке и все шло по утрамбованной колее. Мадам Стефания имела хорошую клиентуру и персонал, служивший у нее годами. В таких случаях режиссура может стать этакой игрой; одного взгляда, одного намека достаточно. Предприятие функционировало как часы и служило золотой жилой. Иные посетители не мелочились. Мадам Стефания следила, чтобы сюда не попадали художники и подобная публика; что же до актеров, то они, как юный Коклен, должны были обладать именем. На актрис правило не распространялось; здесь преобладали дебютантки.

С мадам Стефанией, милой и, хоть в зрелых годах, покуда привлекательной женщиной, все чувствовали себя хорошо. Ее монашески скромная красота заключалась в основном в пропорциях фигуры и лица, подкрепленных загадочной улыбкой и невозмутимым альтом. Благодаря этому хозяйка приобретала некую безличность, на что, как на картины старых мастеров, приятно смотреть.

Люди любят повторение прежнего, особенно когда оно воскрешает, обновляет воспоминания о полных жизни часах. И в переменчивой жизни своих друзей и благодетелей мадам Стефания стала персонажем, овеянным традицией, хранительницей, ключницей давно отпылавших дней, что снова разгорались, едва вы входили в коридор и вдыхали будто аромат кадильницы, где много десятилетий подряд жгли ладан.

Вдобавок мадам Стефания почти не старела. Была все та же, какой ее знали по давним вернисажам, разве что едва заметно потемнела – как картина. Так она и держалась, всегда одинаково, с загадочной улыбкой в рамке тускло освещенного коридора. Из года в год мадам носила платья темной ткани, к которым в качестве единственного украшения надевала бусы из слоновой кости. Они гармонировали с цветом лица, отличавшегося бледностью, нередко порождаемой самоистязаниями в монастырях.

В империи ее царили порядок и скромность. Она знала всех гостей, однако никогда не узнала бы никого без особого приглашения. Порядок часто сравнивают со светом, он и в самом деле подобен свету, так как обретает свои свойства на фоне беспорядка, как свет на фоне тьмы. Порядок не столь важен в казарме, сколь на поле боя, не столь в порту – сколь в открытом море. И хотя заведение мадам Стефании потаенно процветало, всякое могло случиться, если отпустить бразды правления.

Женская энергия сильнее мужской, хоть и менее заметна. Она не столь порывиста, но пронизывает все и управляет всем. Она гибче, однако прочнее пресловутого стального клинка. Правда, как и сталь, обладает этим похвальным качеством не изначально, а приобретает его лишь после ледяной ванны. Так произошло и с мадам Стефанией. То, что в Манте, родном городе Стефании, еще долго называли грехом, послужило ей горьким уроком. Теперь она и там звалась мадам Стефания. Титул был крайне важен.

Но в ту пору, когда ее затянул поток мировой метрополии, пришлось несладко; после кораблекрушения грозила гибель. Из рекрутов, круглый год населяющих там казармы, офицером становится, может, один из ста. Так же дело обстоит и с женским контингентом, который провинция из года в год жертвует столице, словно какому-нибудь Молоху, – сколь немногие доживают до ранга мадам Стефании. Как солдат чаще