Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

отсидел восемь лет?!

— Вы отсидели не за это, а по ошибке.

— Что же! За одно и то же преступление я буду сидеть дважды? Это же идиотизм!

— Не спешите, Лучкин…

Была еще одна причина, которая сковывала энергию следователя, — жалость. Тихому простому парню выпала кривая судьба. Поди разберись: сам ли он виноват, сложилось ли так?

— Лучкин, я вас отпускаю и беру подписку о невыезде.

— Значит, не виновен?

— Лучкин, отпускаю я вас по иной причине.

— По какой?

— Вчера скончался ваш отец.

Человек воспринимает мир так: то, что есть, всегда было и всегда должно быть. Отец умер, прожив восемьдесят лет. Он всегда был, но его не стало. Уже двое суток лежал в морге. Жалость, горе… Но сперва, еще до понимания глубины горя, навалилось одиночество — первое, да не душевное, а физическое…

Родственников у нас не было. Отцовых друзей не осталось, все умерли — пришли лишь двое примерно его лет. Гроб некому нести: эти старички, я да Петр. И соседка-старушка, которая ухаживала за отцом. Она и похоронные дела оформляла.

После кладбища старушка отдала мне документы с ключами от квартиры и ушла домой. Отцовы сослуживцы тоже уехали. И никаких поминок.

— Здесь заночуешь? — спросил Петр, пройдясь по квартире отца как по музею.

— Пойдем домой, — решил я.

Домой… Но мой дом был теперь здесь. Дом ли? Здесь прошло только детство. Студентом я жил в общежитии, потом женился, потом сидел… Мой чужой дом.

Я походил по холлу, где стояли креслица, как в приемной у министра; обошел зал, похожий на озеро из-за голубого бескрайнего ковра и синих гардин на окнах; постоял в своей бывшей детской комнате, давно лишенной жизни; заглянул в мамину комнату, всю в диванах и ковриках; не миновал и кухни, вернее, столовой — миновал только кабинет отца, чтобы не сбивать ритм своего сердца. Я знал, что выгляжу спокойным, да я и был спокоен, потому что горе мое похоже на мину замедленного действия. Взорвется позже…

— Не квартира, а хоромы, — заключил Петр. — Теперь твои?

— По закону через шесть месяцев.

— Ты в жилконтору-то сходи, отметься.

— Надо к нотариусу.

Мы постояли молча. Петр решил:

— Положено помянуть.

— Пойдем, у нас и помянем.

Мы пошли в кочегарку, не пропуская ни одного гастронома.

Город необъятен. Этих двух людей, казалось, видели во всех районах и главным образом в местах скопления людей. Они выделялись.

Прежде всего, одинаковостью: лица разные, а похожи, как два одномастных бычка. Широкоплечи и крепкошеи. Июнь, тепло, но на них длинные пальто черной тонкой кожи и белые шарфы. И пахли одинаково: смесь одеколона с пивом.

Выделялись и походкой: прогулочно-деловой. Видно, что не спешат, а делают дело. Часто останавливались и, перекинувшись словами, шли дальше.

Главное было не в одежде и не в походке, а во взглядах. Они шарили по лицам, как фонариком в темноте, и походили на царских сыщиков, которые в фильмах искали бомбистов.

— Второй день ходим, — сказал один, черты лица у которого были так небрежно обозначены, словно его где-то оплавили.

— Будем ходить столько, сколько потребуется, — возразил второй, постарше, с характерной сединой, тонко пересекающей прическу от макушки до бровей.

Они прочесали парк холостым ходом, потому что лиственный сумрак темнил лица. Не понравился и речной пляж: лица мокрые, прикрыты газетками, спящие… Надежнее всего на светлой улице. Надо ходить, ходить… Жара одолевала.

У кафе они, не сговариваясь, замедлили шаг. Тот, что помоложе, предложил:

— Пивка бы пропустить…

В кафе средней руки больше ели, чем пили, поэтому свободных мест почти не было. Двое в кожанках вошли, рассеянно осмотрели зал и, замерев, глянули друг на друга — за столиком сидел с девушкой каштанововолосый узкоплечий парень. И было два свободных места.

— Не помешаем? — спросил старший, который и повел разговор.

— Мы уже рассчитываемся, — сказал парень.

Два новых клиента начали садиться — им как бы мешали широкие полы расстегнутых пальто. Старший задел спинку стула, на которой висела куртка парня, да с такой силой, что она сползла на пол.

— Извините! — он бросился к ней, отряхнул и повесил на место.

— Ерунда, — сказал парень.

— Что тут поприличнее?

— Пельмени и рыба, — ответила девушка.

— И сухое вино, — добавил парень.

Он поманил официантку. Она принесла счет, уточнив его словесно:

— Четыреста семьдесят рублей.

Девушка удивленно поморщилась. Парень полез в пиджак и замешкался: чем дольше он шевелил в карманах пальцами, тем растеряннее делалось его лицо. Официантка недовольно переступала с ноги на ногу. Наконец парень вскочил: он уже прямо-таки тряс куртку, надеясь вытрясти деньги.

— Ну? — зловеще спросила официантка.

— Нет денег, — буркнул парень обескураженно.

— Что будем делать? — мрачно обрадовалась официантка.

— Не знаю… Наверное, потерял…

Его лицо, оттененное каштановыми волосами, порозовело так, словно с него содрали кожу. Девушка порылась в своей сумочке.

— Гена, ни копейки…

— Я сгоняю за деньгами, — Гена встал.

— Только сперва оставьте паспорт, — велела официантка.

— Паспорт тоже пропал…

— Тогда я зову милицию, — повысила голос официантка.

— Не гони пургу, — вдруг осадил ее старший в кожанке.

Его косая седая прядка упала на глаз, отчего крупное лицо посвирепело, как у классического разбойника. Он сунул руку в нагрудный карман, достал деньги, отсчитал пятьсот рублей и вручил официантке:

— За эти бумажки сдать человека в ментовку?

— Я на халяву не привык, — смутился Гена.

— Какая халява? Вернешь.

Официантка не стала ждать этой разборки, удалившись вместе с деньгами и, разумеется, со сдачей. Гена поерзал:

— Куда вернуть?

— Да сюда, мы подождем.

В этом варианте парня что-то не устраивало. Помолчав и помявшись, он смотрел на свою подругу загнанным взглядом:

— Ира, ты поезжай, а я тут разберусь…

Девушка пулей вылетела из кафе. Геннадий немного успокоился, надел куртку, словно к чему-то готовясь, и потвердевшим голосом признался:

— Ребята, дома денег нет, в кармане были последние…

И он испуганно забегал взглядом по их лицам. Ему показалось, что это обстоятельство его новых знакомых даже обрадовало. Все-таки он спохватился, сообщив запинаясь:

— Я перезайму, заработаю… Скоро стипендия…

— Где учишься? — спросил старший.

— В политехническом.

— А живешь?

— В общежитии.

— Значит, ни денег, ни квартиры, ни машины…

— Я же сказал: отдам. Родителям напишу…

— Гена, — внушительно сказал старший, — эти пятьсот рублей ты можешь засунуть себе в задницу. У нас к тебе дело покруче.

— Какое?

— Бампер, — обратился старший к товарищу, — что здесь есть поблизости лучше этого свинарника?

— Кафе «Котик».

— «Конти», — поправил главный. — Гена, пошли туда для серьезного разговора.

— Вы… Я вас не знаю…

— Не клинчуйся, мы бизнесмены. Я Андрей, а он Бампер… Федорович.

Они вышли на улицу.

В нашей кочегарке мы