Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

class="p1">— Иди в баню, попарься, а вернувшись, хвати грамм сто пятьдесят.

— И что будет?

— В парной все само собой продумается, а водочка поставит заключительный диагноз.

Я так и сделал. Попарился, выпил и закусил. И мое сознание, перепрыгнув долгий срок лагерного заключения и краткий срок женитьбы, вернулось к тому периоду, когда я писал диссертацию и работал в лаборатории. Вернулось к нейтральной точке отсчета времени. Как решались вопросы?

Проблема возникла. Проблема изучена. Проблема решена.

Первая часть этого триптиха состоялась: проблема возникла. Теперь предстояло ее изучить, то есть разобраться, как похороненная жена выбралась из могилы и поселилась в блочном доме. И прежде всего решить: она ли это?

Каким способом все это сделать? Что это она, я убедился лично. Со всем остальным самому не справиться. Идти в милицию? А зачем личный частный детектив?

По телефону я договорился о встрече.

Когда в кабинете он усадил меня в кресло и налил кофе, я наконец-то почувствовал себя полноценным клиентом. Рассказ мой был подробным, с деталями и, разумеется, с мистикой: краснорожая птица, исчезновение трупа, оживление жены… И чем сильнее жал я на мистику, тем чаще ухмылялся детектив. Наконец, он не вытерпел:

— Вы мне тут байки рассказываете… Я до этого места работал следователем. Убийство в сквере: осмотр трупа, одежды, документы при нем… Поехал на квартиру к жене, мне, говорю такого-то. Жена даже вроде обрадовалась. Вы, спрашивает, насчет кражи? Нет, говорю, насчет убийства. Кого? Вашего мужа. Она хихикнула и этого мужа привела с кухни. Вот какие бывают ошибочки.

— Почему же вы ошиблись?

— Был убит тот, кто украл пиджак мужа.

Я задумался. Случай похожий, да не мой; вернее, совсем не похожий уж хотя бы потому, что без мистики. Детектив, определив мои сомнения, заговорил:

— Опознание трупов — дело тонкое. Некоторые родственники вообще опознавать отказываются — страшно. Другие не могут узнать: после смерти лицо меняется, а если еще телесные повреждения…

— В моем случае вы разберетесь?

— А я уже разобрался. Видимо, в колодце утонула другая женщина, бомжиха. Под горячую руку вы решили, что это ваша жена. Тем более она пролежала там не один день.

— Так разве бывает?

— А в Чечне? Полно неопознанных трупов.

— Но там война…

— В поселке Малое Казино тракторист пропал. Весной в овраге нашли труп, жена опознала. А через неделю тракторист заявляется домой. Не мистика?

— А как же Наталья? Меня же за нее посадили!

— Обиделась на вас сильно. Месть.

— Как же могли похоронить бомжиху?..

— Дорогой, если муж не сомневается…

— У нее лицо было разбито.

— Тем более.

— Значит, со мной все ясно?

— На сто процентов. Но я проверю еще раз.

Я подумал, что разговор окончен. Однако сыщик налил нам еще по чашке кофе — напитка, способствующего продолжению беседы. Что и начал делать, размешав сахар:

— Кстати, о кофе и преступности. Ограбил парень квартиру. Прошу его рассказать всю правду, без утайки. «Ограбил квартиру?» — «Нет». — «Но хозяйка говорит, что ты позвонил в дверь». — «Да, звонил». — «Зачем?» — «Чтобы спросить, сколько времени». — «Сказала?» — «Да, и предложила чашечку кофе».

— Врет, — не выдержал я.

— Именно! — со значением и с каким-то хитроватым взглядом отозвался детектив.

— Это… намек на меня?

— Всему верю, а вот номер телефона, посланный, так сказать, путем сновидения, ставит в тупик.

— И сам этого не пойму! — бросил я с таким жаром, что детектив, по-моему, сразу успокоился.

— Ладно, в розыске, как и в науке, случаются белые пятна. Позвони мне завтра.

Но до завтра надо было дожить, сохранив нервную систему. С Петром мы дожили. Поскольку нас спровадили в отпуск по случаю окончания отопительного сезона, Петр принес мешок пива и мешок воблы. По рыбине на бутылку. Десять на десять. Поэтому, спать, в сущности, не пришлось: вливали да отливали.

В полдень я позвонил детективу. Хорошо выспавшимся голосом он доложил:

— Ничего нового. Похоронили как вашу жену. Потом кто-то пустил слух, что видел ее, стоявшую у собственной могилы. Проверили, обнаружили бомжиху, между прочим, жившую раньше на этом кладбище. Могилу зарыли, крест с именем забрали, кол поставили. И все.

— А я? — вырвалось у меня чуть ли не со всхлипом.

— Кладбищенским мужикам на все плевать, кроме долларов. Даже в милицию не сообщили.

— А она? — вырвался у меня второй всхлип.

— Наталья Ильинична Лучкина, не замужем, одинока, работает на фабрике. Адрес вам известен. Все, дорогой, будь здоров.

Боже, человеку дана одна жизнь — и что же с моей жизнью произошло? Восемь лет я не видел свободы; восемь лет на моей совести лежал раскаленный камень — погубил человека, жена из-за меня бросилась в колодец; после этих восьми лет остался на пустом месте… Не я убил ее, а она меня убила! Почему смерть изображают старухой с косой? Молода она, симпатична, неутомима — косит и косит. Как же она — не смерть, а Наталья — могла жить и выпивать, зная, что я сижу на зоне?

Пустая голова носила меня по городу. И вынесла за него, к тому деревянному дому, в котором мы с ней все-таки были счастливы. Окна заколочены, все облезло… Видимо, дом подлежал сносу. И дощатая будка колодца сгнила, но бетонные кольца каменно белели. Воды я не увидел — она была завалена досками, битой посудой, хламом… Но метров пять глубины сохранилось.

Господи, как же Наталья могла жить, зная, что я ни за что мучаюсь на зоне?

По-моему, в любом человеке помимо осознанной жизни течет и тайная душевная жизнь. Нет, не подсознательная, а параллельная, о которой сам человек ничего не знает. Правда, иногда догадывается, потому что она изредка подает тайные и непонятные знаки. Как они, эти две жизни, совмещаются, как переплетаются?.. Может быть, одной, явной, руководит интеллект, а второй, тайной, командует совесть?

Что я сделал дальше, вы уже знаете. Никаких тайных движений души, а осмысленный поступок, подчиненный интеллекту и чувству мести. Бывшую жену я бросил в колодец. И прошу, гражданин следователь, не тратьте время, не делайте психиатрическую экспертизу.

Рябинин посмотрел на часы — исповедь длилась половину дня. Потрясла ли она его? Не очень, потому что за двадцать лет следственной работы слышал и не такое. Были две причины, которые всю эту историю утяжеляли. Прежде всего — юридическая квалификация действий Лучкина. Он снял шляпу, пригладил влажные, почти коричневые волосы, потер бледные небритые щеки и спросил:

— Гражданин следователь, что со мной будет?

— Вот думаю…

— Я не преступник.

— Нет, преступник — вы живого человека бросили в колодец.

— Но за что я