Звезда героя - Сергей Малинин

что их всех убил Машков, – сказал он, стоя спиной к следователю и возясь у электрической плитки. – Возможно, я ошибаюсь, но не думаю… Что же до обвинений в мой адрес, то они беспочвенны. Понимаю, это опять слова, которым вы не верите, но и высказанные вами подозрения – тоже, согласитесь, не более чем сотрясение воздуха. Подумайте сами, на кой черт мне лезть в эту историю с какими-то трупами и побегами из-под стражи? Я – законопослушный гражданин Российской Федерации…

– А дружба? – вставил Жигалов.

– Платон мне друг, но истина дороже, – быстро возразил Кук, колдуя над угощением. – Мы взрослые люди, и рано или поздно у каждого в жизни настает момент, когда приходится выбирать между истинами, вычитанными из старых добрых книг, и реалиями современной жизни… Может быть, это прозвучит цинично, но я не толкал Машкова в выгребную яму. Так с какого переполоха мне нырять туда вслед за ним?

Он ловко подхватил турку, не дав пенящемуся кофе пролиться на плиту, и наполнил чашки.

– Осуждаете меня? – поинтересовался он, ставя на стол перед Жигаловым дымящуюся чашку и казенный граненый стакан, до половины наполненный коричневатой жидкостью, которая издавала явственный запах коньяка.

– Напротив, всячески одобряю, – сказал Жигалов, и это была первая его реплика, которая, как показалось Кукушкину, прозвучала искренне.

В этом не было ничего удивительного. Человек, как правило, в силах оправдать собственную подлость и трусость. «Дружба дружбой, а табачок врозь», «своя рубашка ближе к телу» – эти и многие другие поговорки придуманы неспроста. Но быть единственным проходимцем среди честных людей все равно неуютно; помимо своего собственного одобрения, человеку необходимо еще и одобрение окружающих, вот он и старается вербовать себе союзников, вот и радуется, обнаружив в ком-то еще, помимо себя самого, проявления низости.

– Я рад, что вы меня понимаете, – сказал Алексей. —Дружба дружбой, а своя рубашка ближе к телу.

– Не надо морщиться, доктор, – сочувственно произнес Жигалов, заметив его непроизвольную гримасу. – Вы себе даже не представляете, насколько это верно! Я-то всякого насмотрелся – служба такая, сами понимаете, – и могу вам со всей ответственностью заявить: когда становится по-настоящему горячо, люди в ста процентах случаев следуют именно этой поговорке.

– Значит, я не одинок, – вздохнул Кукушкин и запил эту горькую истину хорошим глотком из своей чашки. —Пейте кофе, а то остынет. Это не простой кофе, он приготовлен по особому рецепту, и пить его лучше всего горячим.

Лежавший в кармане его брюк мобильный телефон вдруг ожил и мелко завибрировал, жужжа, как большое сердитое насекомое. Алексей вынул его оттуда и посмотрел на дисплей. Звонил Одинцов. Поймав на себе заинтересованный взгляд Жигалова, Кук нажатием клавиши сбросил звонок, а потом и вовсе выключил аппарат: сказать Одинцу пока все равно было нечего.

– Не хочу, чтобы нам мешали, – сообщил он следователю и положил выключенный аппарат на дальний край стола.

* * *

Когда Иван наконец разыскал свой мобильник и позвонил капитану Куку, его поджидал очередной сюрприз: дав всего два гудка, телефон вдруг замолчал, выбросив на дисплей неутешительную надпись: «Соединение прервано». Если отбросить версию о возможных неполадках оборудования, оставалось только одно объяснение: Кук сам сбросил звонок, не имея возможности, а может быть, и желания разговаривать с Иваном Одинцовым.

– Дурак, что ли? – спросил Одинцов у телефона и повторил вызов.

На этот раз Кукушкин оказался недоступен, а это уже могло означать буквально все что угодно. В первый раз, например, трубку мог поднять убийца, которому не о чем было разговаривать с Иваном, – сначала просто сбросил вызов, а потом, когда телефон зазвонил снова, просто выключил его, чтобы надоедливая штуковина не дребезжала над ухом, отвлекая от важных дел. А может, и не выключил, а просто раздавил каблуком: не свое – не жалко…

Иван снова почувствовал себя одиноким, никому не нужным и неспособным хоть как-то повлиять на ход событий. Жизнь стремительно обтекала его с двух сторон, как бурная горная речка обтекает торчащий посреди стремнины камень, и уносилась дальше, а он продолжал оставаться на месте – здесь, на чужой даче, при двух ненужных пистолетах и при собственном пиковом интересе.

Нужно было взять себя в руки и действовать. Он направился к книжной полке и отыскал там справочник городской телефонной сети Новороссийска. Справочник был устаревший, явно отвезенный на дачу за ненадобностью и ожидавший своей очереди пойти на растопку, но, поскольку Иван никому не собирался звонить, возраст этого растрепанного, в драной картонной обложке талмуда не имел значения. Быстро перелистав разбухшие и пожелтевшие от старости страницы, Одинцов открыл справочник на букве «З».

Зиминых здесь оказалось больше десятка, но только один имел инициалы «П. А.». В справочнике, как обычно, были указаны только улица и номер дома, но Иван справедливо рассудил, что язык до Киева доведет, сунул сослужившую свою службу книжицу обратно на полку и побежал переодеваться.

Пожилой мопед, хранившийся у Машкова в сарае, не подкачал. В баке плескалось горючее, и после десятиминутной возни, сопровождаемой то нежными увещеваниями, то нечленораздельной бранью, слабосильный движок завелся и затрещал на весь поселок. Иван вытер пыль с драного дерматинового сиденья подвернувшейся под руку тряпкой, оседлал мопед и, мысленно вознеся коротенькую молитву богу морского спецназа, дал газ.

Чтобы сэкономить время, он свернул на новое шоссе. Если оставшегося в гроте Машку убили, ему уже ничем не поможешь, а если еще не убили, предупреждать его об опасности бесполезно: он и сам в курсе, что за ним охотятся, и, насколько это возможно в его положении, держит ухо востро.

Разогнав свой трескучий драндулет до сорока километров в час, Иван обнаружил, что ехать быстрее не получается, сколько ни газуй. Впечатление было такое, будто добрая половина вырабатываемой двигателем мощности расходуется на то, чтобы производить побольше треска и вони. За мопедом тянулся длинный шлейф сизого дыма, и тугой ветер от проносящихся мимо машин завивал этот шлейф штопором, рвал в клочья и швырял в сухую траву.

Дорога заняла больше часа, и все это время Иван напоминал себе героя комедийного боевика, за неимением более подходящего транспорта пустившегося в погоню за неуловимым злодеем верхом на трехколесном велосипеде. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда в практически незнакомом городе ему наконец удалось отыскать нужную улицу и номер дома.

Оказалось, что отставной кавторанг Зимин обитает почти в самом центре, в солидном четырехэтажном доме сталинской постройки, о чем свидетельствовали возвышающаяся над фасадом башенка с адмиралтейским шпилем и вычурная, местами осыпавшаяся лепнина. Чтобы не привлекать к себе внимания, Иван оставил мопед на улице и в пешем строю