Звезда героя - Сергей Малинин

равно нечего, а для вора замок – не преграда. Пусть лучше беспрепятственно войдет и вынесет из дома пару кастрюль, полбатона колбасы и бутылку водки, зато после не придется возиться со сломанной дверью и выбитыми окнами…

Внутри дачи, как всегда, царили флотский порядок и почти медицинская чистота. Одинцов зашел сюда всего второй раз, и теперь, когда рядом не было сыплющего прибаутками хозяина, поразился тому, насколько безликим выглядел интерьер. По-прежнему висевшая на стене фотография покойной супруги Павла Андреевича служила единственным напоминанием о хозяевах. Все остальное – домотканые половички, льняные скатерти, вязаные салфетки, старая мебель и древний черно-белый телевизор в корпусе из полированной древесно-стружечной плиты могло принадлежать кому угодно или вообще никому. Такого барахла навалом на любой небогатой даче, куда годами свозится все, чему уже не осталось места в городской квартире, и Ивану было трудно отделаться от ощущения, что вокруг него не обжитой дом, а мастерски выполненная театральная декорация.

Он обшарил дачу от чердака до подвала, заглянул во все уголки. На это ушло полчаса, и это были полчаса, потраченные впустую, – ни самого Зимина, ни каких-либо свидетельств его преступной деятельности Одинцов так и не обнаружил.

Когда он снова вышел на крыльцо, восходящее солнце уже окрасило белевшую напротив стену Машкиной дачи в теплый розоватый цвет. Иван закурил конфискованную в доме Зимина сигарету и через сад двинулся восвояси: нужно было найти телефон и позвонить Кукушкину, который к этому времени, возможно, успел расколоть своих пациентов.

Глава 19

Пациентов своих доктор Кукушкин не расколол, поскольку покойники не колются и не дают признательных показаний. В глухой предрассветный час явившись в госпиталь, он был потрясен увиденным. Хирургическое отделение превратилось в бойню; четыре трупа с огнестрельными ранениями – мелочь на поле сражения в районе активных боевых действий, но для расположенного в большом мирном городе медицинского учреждения даже одно такое тело – это уже чересчур.

Не успел капитан-лейтенант Кукушкин отдать необходимые распоряжения (в числе которых был приказ позвонить в милицию и военную прокуратуру), как органы следствия нагрянули в госпиталь сами. Причем у доктора сложилось впечатление, что в произошедших убийствах упомянутые органы подозревают именно его. С определенной точки зрения это выглядело вполне логично: тела еще не остыли, а он, доктор Кукушкин, был единственным человеком во всем госпитале, кому в данный момент не полагалось здесь находиться. Свое дежурство он сдал накануне, и сейчас, по идее, должен был отсыпаться, а не бродить по коридору хирургического отделения среди свеженьких покойников.

Отсутствие у доктора криминального прошлого, орудия убийства и даже мотивов совершенного в госпитале кровавого преступления, казалось, нисколько не озадачило суровых стражей порядка. Капитан-лейтенанту объявили, что выброшенный им ствол вскоре найдут и приобщат к делу, что в мотивах, толкнувших его на зверское убийство, следствие непременно разберется и что отсутствие в его прошлом судимости является вовсе не его заслугой, а просто недоработкой органов охраны правопорядка, каковую пришло самое время устранить. Кукушкин понимал, что ему просто давят на психику (а вдруг не выдержит и расколется?), но пренебрежительная, самоуверенная манера, в которой общался с ним проводивший первичный осмотр места преступления майор, выводила его из душевного равновесия и мешала трезво мыслить. К тому же он не сомневался, что в словах майора содержится изрядная доля горькой правды: и орудие преступления, и мотивы, и тем паче судимость при желании очень легко организовать.

Было ясно, что их опять переиграли. Машков был надежно и надолго выведен из игры; теперь настал черед капитан-лейтенанта Кукушкина быть снятым с шахматной доски, и он не сомневался, что для Ивана Одинцова тоже приготовлен какой-нибудь сюрприз. Следовало отдать должное дядюшке, Льву Георгиевичу Волошину: он умел-таки подбирать себе достойных деловых партнеров.

От общения с хамоватым майором и казавшейся неизбежной поездки в ближайшее отделение милиции Кука неожиданно спас явившийся на место событий следователь военной прокуратуры Жигалов – невыспавшийся, хмурый и чем-то очень недовольный. Бегло и невнимательно осмотрев тела, а также места, где они были обнаружены, он сердито приказал снять с Кукушкина наручники, в которые того уже успели заковать. Засим гражданин следователь хмуро осведомился, где они могут побеседовать, и, получив ответ, пригласил доктора в пустую ординаторскую. Здесь и состоялся исторический разговор, принесший совсем не те плоды, коих ожидал капитан Жигалов.

– Я уже сто раз повторил вашим коллегам и повторяю вам: я врач, а не убийца, – нервным движением засунув кулаки в карманы светлых спортивных брюк, объявил Кукушкин.

Жигалов по-хозяйски расположился за столом, положив на край его свою неразлучную дерматиновую папку. Поверх папки лежали пачка сигарет и зажигалка; попыток достать из папки какие-либо письменные принадлежности для составления протокола капитан не предпринимал, из чего следовало, что их беседа носит предварительный и, вполне возможно, сугубо конфиденциальный характер.

Жигалов действительно был чертовски зол – не на Кукушкина, естественно, а на Кита, который, по обыкновению, повел себя совершенно непредсказуемо, устроив в госпитале настоящую бойню. Кроме того, проделано все было коекак, спустя рукава; стрелял Кит без промаха, но в остальном напортачил так, словно нарочно старался посильнее наследить. Капитан подозревал, что так оно, скорее всего, и было: Кит редко ошибался и всегда точно знал, что и зачем делает.

Попытка подставить Кукушкина была довольно неуклюжей: как и в случае с убийством молодого Машкова, одного внимательного взгляда на место преступления было достаточно, чтобы все понять. С точки зрения Жигалова, который знал, что к чему, все это выглядело однозначно. Похоже, Кит старался выиграть время и с этой целью обеспечил всех участников событий занятиями до своего отъезда: Кукушкину теперь нужно было доказывать, что он не верблюд, а Жигалову, напротив, искать на спине у доктора горбы, которых там никогда не было. Устроенная им путаница не могла длиться вечно; Кит это, конечно же, понимал, и это означало, что возвращаться и расхлебывать кашу, которую заварил, он не намерен, – данное неблагодарное занятие, судя по всему, предстояло капитану Жигалову, и Василий Степанович, в котором нежданно-негаданно проснулся дар предвидения, уже понял, каким будет результат.

Ситуация складывалась скверная, почти безвыходная. Получив известие о том, что в госпитале произошло убийство, Жигалов мигом смекнул, в чем тут соль, и позвонил Киту. И, разумеется, не дозвонился: домашний телефон Кита не отвечал, а мобильный оказался выключенным. Ничего иного Жигалов не ожидал, и недоступность Кита лишь подтвердила его опасения: старый дьявол решил его кинуть, и не просто кинуть, а оставить в одиночку отвечать за все.

Просто сдать Кита Василий Степанович не мог – это