Звезда героя - Сергей Малинин

Впрочем, устраивать мясорубку в пассажирском терминале аэропорта он не собирался. Пускай они хоть трижды дураки, но это – сотрудники военной прокуратуры, выполняющие свой служебный долг, и затевать с ними драку значит открыто выступить против государства, которому кавторанг Машков присягал на верность. Кроме того, он был твердо убежден, что происходит какое-то недоразумение, которое разрешится буквально в считаные минуты. В голове у него образовалась какая-то неопределенная каша из мыслей и впечатлений последних полутора суток; визит в столичный ювелирный салон, драка в ресторанном туалете, чужой пистолет с глушителем, прыжки из машины в машину, командировка, завод, стюардесса с лошадиными зубами и торчащими коленными чашечками – все это смешалось в дикую кашу и вспоминалось урывками не как реальные события, имевшие место в действительности, а как фрагменты путаного, тревожного сна. Существовал только один способ проснуться, и кавторанг немедля к нему прибег.

– В чем дело, капитан? – спросил он. – Я что, арестован? И по какому же, позволь узнать, обвинению?

– По подозрению в убийстве вашего приемного сына Виктора Машкова, – сообщил Жигалов, и в его бесцветных поросячьих глазках Машков, как в книге, моментально прочел свою дальнейшую судьбу.

Но это мгновенно забылось, когда до него наконец дошел смысл произнесенной Жигаловым фразы.

– Что?! – задохнулся он. – Ты что…

На него навалились со всех сторон одновременно; он, кажется, успел сломать кому-то челюсть, но их было слишком много, и весили они все вместе, казалось, целую тонну. После короткой борьбы на запястьях Машкова защелкнулись вороненые браслеты наручников; он успел еще дважды ударить ногой и боднуть кого-то в лицо, а потом кто-то пустил в ход электрошокер, и стало темно и тихо.

* * *

Сидя на веранде у отставного кавторанга Зимина, Иван Одинцов пил чай с абрикосовым вареньем и слушал байки, которыми охотно и весьма умело потчевал его Павел Андреевич. Рассказчиком он был отменным, и даже самые простые житейские коллизии в его пересказе приобретали чеканный, законченный вид художественного произведения – иногда драмы, но чаще всего комедии. Сегодня Павел Андреевич превзошел самого себя. Он буквально разливался соловьем, и было ясно, что он изо всех сил старается отвлечь Ивана от мрачных мыслей. Собственно, каких-то особенных мыслей в голове у Одинцова не было. При отсутствии свежей, достоверной информации ничего нового он придумать не мог, и мысли его, устав бегать по кругу, как собака за собственным хвостом, отправились на отдых, уступив место мрачным предчувствиям, неприятным переживаниям и нарастающей тревоге.

Виктор до сих пор не вернулся и не дал о себе знать, а его телефон по-прежнему оставался отключенным. Единственный звонок Машкова из Москвы был такого свойства, что мог лишить покоя даже кусок стального рельса; сказав, что его пытаются убить, Машка обещал перезвонить позже, но так и не перезвонил, и его номер тоже перестал отвечать на вызовы. Было очень похоже на то, что там, в Москве, кавторанг ухитрился-таки сунуть палку в осиное гнездо, и это дорого ему обошлось.

Посему старания Павла Андреевича Зимина развеселить нового соседа не приносили желаемого результата, да, наверное, и не могли принести. Прихлебывая отменно заваренный чай, Иван мрачно думал, что скажет жене Машкова, когда та вместе с дочерью вернется из Новосибирска, от матери. Нет, в самом деле, хорошенькая ситуация: возвращается она домой, уставшая после дальней дороги, а дома вместо мужа и приемного сына сидит какой-то хмырь в тельняшке и разводит руками – дескать, черт их знает, куда твои мужики подевались… Как это Зимин говорил? Пердюмонокль, вот.

– А то еще был случай, – ставя на стол накрытый вафельным полотенцем пузатый чайник со свежей заваркой, говорил Зимин. – Отправили меня как-то в Брест, на западный рубеж нашей великой Родины, встречать закупленное за бугром – в ГДР, что ли, – оборудование. Ну, моя командировка к делу не относится, просто как раз в это время у них там случился казус. Солдатик из железнодорожных войск проверял, хорошо ли закреплены на платформах танки, которые везли в Германию. Ну, и ты же знаешь, как оно с солдатиками срочной службы бывает: где сел, там и лег, а где лег, там и уснул. Так вот, уснул он как раз на железнодорожной платформе, под танком. Выспался хорошенько, продрал глаза, вылез из-под танка. Видит – вокзал незнакомый, и название станции не по-нашему написано…

– Польша? – слегка оживившись, вяло заинтересовался Одинцов.

– Бери выше – Германия! А он в рабочем комбинезоне, весь в грязище, в масле да ржавчине, и из имущества в кармане только полпачки «Примы». Хорошо, хоть документы при себе были. Слез с поезда и пошел комендатуру искать.

– Нашел?

– Как не найти. Чтоб на вокзале да патруля не оказалось! Проверили документы, посмеялись и с первым же эшелоном отправили к месту службы. Получил десять суток губы, зато воспоминаний на всю жизнь хватит…

Иван тяжело вздохнул. Мораль сей басни была ему ясна. Вот только к исчезновению Виктора Машкова она была неприменима, так что старания Павла Андреевича успокоить его и развеселить опять пропали втуне.

– Сдается мне, – сказал он, – что мы с этим золотом влезли не в свое дело и только все испортили. Похоже, надо нести его в прокуратуру. Рассказать все как было, и пускай с этим специалисты разбираются, пока не стало совсем поздно. А может, уже и стало.

– Думаешь, их обоих убрали? – высказал вслух его опасения Зимин.

– Варианты могут быть разные, – сказал Иван, – но этот, по-моему, самый правдоподобный. Юрка разворошил гадючник, и ничего удивительного, если его захотели ликвидировать. И Виктор им мешал, и я мешаю… Хотя, судя по всему, я-то как раз никому не мешаю. Ничего не знаю, ничего не понимаю – сижу тут, как растение в кадке, чаек пью. С абрикосовым, мать его, вареньем.

– Как это – ничего не знаешь? – усомнился Зимин. —Знаешь ты много. И темнишь тоже. То – надо, мол, золото в прокуратуру нести, то – ничего не знаю…

Иван мысленно проклял свой длинный язык. Надо же было так проговориться! Нет, Зимин, конечно, мужик свой, но все равно…

– Золото в прокуратуру нести надо, – сказал он, – в этом я твердо убежден. Знал бы, где Юрий его спрятал, я бы с вами тут не сидел. Давно бы уже в прокуратуре был…

– И хорошо, что не знаешь, – сказал Зимин. – Эх, молодо-зелено! Вечно вы горячку порете. Куда вы все время торопитесь? Ну, отволок бы ты эту сумку военному прокурору, бухнул на стол, и начались бы у тебя самые большие неприятности… С чего