Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Он грохнул чашку на блюдце.

—   В голубом и чистом небе! Вместо же этого бункер, са­ван. А поднимать ракеты куда? И ведь получим сдачи...

—  Я купила бункер для семьи, Джеф. Там, дома... Придет­ся потратиться.

Большие траты возбуждали ее.

Она подошла к нему. В кимоно без пуговиц. Он вдруг испытал страх. Сказал, что разламывается голова, и пусть она простит. И сообразил, что больше не сможет, во всяком случае в ближайшие дни, заниматься любовью ни с кем, кроме Ольги.

Через месяц они решили с ней пожениться.

—   К какому на этот раз приятелю? — спросила Ольга в тот знаменательный день, выруливая свой «фольксваген» на бе­тонку из гарнизона в сторону города. — Ну и судьба у тебя, капитан... С одной ты занимаешься любовью в самых слу­чайных и незащищенных местах. А с другой будешь делать это же в самом надежном — бункере.

—   Ольга!

—    Что — Ольга? Твоя умная обольстительная энергич­ная жена купила эту бесполезную вещь для твоей карьеры. Декстер высоко оценил этот патриотический поступок и веру в будущую ракетную войну, а стало быть и вашу необходи­мость. Капеллан тоже. Об этом только и говорили на послед­нем коктейле... А я-то знаю правду, Джеф. В прошлую готов­ность из тринадцати офицеров только двое вставили ключи. Остальные — рассуждали... Ты-то не будешь рассуждать, по­скольку твоя семья в безопасности. Так сказал Декстер. Лю­бящие мужья всегда все объясняют женам. Он — мой любя­щий муж...

—   Что еще наговорил про меня твой Декстер? Какие еще сплетни он нашептывал в спальне?

—   Джефри!

—    Что — Джефри? Что — Джефри? Ты вроде и забыла, что ты для меня!

—   Я — твоя любовница... Декстер считает, что я тоже дол­жна купить бункер. Твоя жена — в авангарде Америки. Она — наш ведущий...

На самом деле они ругались из-за того, что ощутили теперь всерьез, насколько и его, и ее брак несостоятельны, что придется проходить через гласные формальности, иначе не покончить со старым и не начать новое, а конкретного плана не имелось.

—   Я процветаю, Ольга, процветаю, — говорил Джефри на обратном пути. Узел с собственными простынями, которые они теперь захватывали, лежал под ее локтем, проминался, и плечи их соприкасались. — Но какой ценой! Хотел летать, a прогресс загнал в бетонную нору в обнимку с ракетой. Хотел честного боя, а выжидаю ударить по городу с мирны­ми жителями. Хотел красивой любви, а должен раздевать жену командира и затаптывать брюки либо в машине, за­гнанной в кусты, либо на чужой квартире... А ведь во мне хорошая кровь. Почему же я стал таким хилым?

—   Знаешь, давай поженимся, милый?

—    Вот ты и сделала мне предложение, — сказал он. И развернул «фольксваген», которым теперь правил, не по­смотрев в зеркало заднего вида.

В гостиницу им позвонил Декстер и сказал:

—  Джефри, ты уверен, что у вас обоих не дурь? Твоя жена сидит у капеллана, и он скоро приедет ко мне. Но это — ваше с ней дело. Что касается Ольги, то ты, возможно, кое-чего не знаешь... Ну... иногда она требует к себе совершенно особен­ного отношения. Совершенно особенного. Ты понимаешь, Джефри? Такое отношение она встречала только с моей сто­роны...

Джефри показалось, что командир плачет, и первым по­ложил трубку. Перезвонил в управление, продиктовал штаб­ному сержанту рапорт с просьбой отправить в Индокитай, где шла война, с переводом в авиацию.

А позже вполне понял, какое особенное отношение требу­ется Ольге. Она вдруг принималась строчить на машинке детские истории, которые следовало читать и обсуждать. По­том проходило... Возможно, в прошлом она не выдержала какого-то внутреннего разлада. В таких случаях, объяснил ему полковой психиатр, сожительство разумного идеала с неразумной действительностью камнем лежит на сердце. Примириться с этим психика может подбором ложных по­нятий, чувств и представлений. Сказками, в конечном сче­те...

Чтобы вычеркнуть из памяти прошлое, полностью и до конца, он принял девичью фамилию Ольги. Так появилась чета Пиватски.

В полетах бесконечное небо и экран локатора, отдалявшие от людей, неразрывно увязывались в душе с глубокими пе­реживаниями, принесенными Ольгой. В периоды ее особен­ных настроений испрашивал отпуск. Давали, поскольку шла война, а командиры в боевых гарнизонах чувствуют, почему человек просит отпуск — от трусости или по другой причине. Присвоили майора.

Удачи, семейная устроенность давали счастливое ощу­щение свободы, а оно упрощало окружающую жизнь. Вдруг проснулся интерес к наукам. Они открывали широкие воз­можности для воздействия на мир. Большие, чем религия, на которую вначале уповал Джефри, чтобы помочь Ольге... К этому выводу его привела работа в закрытом центре в Банг­коке, куда он летал из Дананга в Южном Вьетнаме для испы­таний сверхсекретного в те времена компьютера, в секунды обрабатывавшего груду информации для выбора оптималь­ного боевого решения.

Был декабрь, кондиционеры в просторном здании на бангкокской Ашока-роуд крутились в полурежиме. Окна от­крывать запрещалось. Но и сквозь противосолнечную плен­ку на стеклах он видел, как далеко на западной окраине, в заречье, плавятся в багровом закате россыпи бетонных коро­бок и редкие островки зелени. Пожелтевший воздух искажал оттенок экрана компьютера, строчки текста на котором казались гуще и чернее. Будто черви, меняющие цвет в зави­симости от среды обитания. Например, какие-то черви ме­няли окраску, если через местность проходили транспорт­ные средства с дизельными двигателями.

Джефри Пиватски почти физически ощутил мощь при­бора, с которым работал. Мощь, из которой рождается вели­чие.

«Мужчина, человек чести, должен уподобляться Господу Богу нашему, то есть властвовать и править другими людь­ми и прочими тварями, прибирать к рукам земные богатства и обладать ими», — писала Ольга в своем рассказе. Он пол­ностью согласен. Властвовать... Матадор, сражающийся с быком, чтобы победить дикую силу, именно этим выше опе­ратора с мясобойни. Если бы смысл жизни заключался в выживании, в героях ходил бы мясник. Человек воли — иной, он создан по подобию Господа, материальное для не­го — преходяще. В конечном счете не победа главное, а вы­стоять до последнего вздоха.

Он окреп в военно-воздушных силах...

Джефри собрал в опустевшем номере оборудование. Пе­ренес алюминиевую коробку к себе. Подключил питание. Вызвал из электронной памяти переданный Сингапуром текст, сочиненный Барбарой Чунг для тамошней «Стрейтс тайме». Усмехаясь, читал:

«Компания «Лин, Клео и Клео» готовится заработать в ближайшее время честные пять миллионов. Нет, лучше ска­жем так: честные пять миллионов на бесчестном черном рынке. Она покупает у частного коллекционера величайшую реликвию. Деревянный позолоченный кулак, венчавший не­когда древко знамени китайских повстанцев, называвшихся «боксерами». Бесценную вещь увезли как трофей в Герма­нию. Возвращение в Азию сопровождалось увеличением це­ны куска дерева в несколько раз с каждой милей.

Стоит писать об этом случае? Видимо, стоит. Хотя бы потому, что денег, нажитых на черном рынке, становится все больше и больше. Денег, которые боятся дневного света. Так сказать, в надвинутой на глаза шляпе. Пугливые, нелегаль­ные деньги, которые ищут обходные пути, чтобы стать впол­не достойными. Хотя бы через приобретение исторических ценностей...

Я долго размышляла: разве этот случай — повод для фи­нансовой колонки в нынешний четверг? Пока не получила другого сообщения, касающегося «Лин, Клео и Клео». А именно, что компания никакого отношения к строительным подрядным фирмам «Голь и Ко» и «Ли Хэ Пин» не имеет. Мы же наивно считали, что имеет, и безудержно смело покупали акции обеих.

Так вот, мне доподлинно известно, что акции «Голь и Ко» и «Ли Хэ Пин» подогреты на одном, как говорится, пару. Реальной ценности у них нет. К вечеру, за несколько минут до закрытия биржи, ребята «горячих денег» будут сбрасывать эти акции руками и ногами. Пока не наступит паника. И ночью начнутся сердечные приступы, а утром подтвердится, что для этого имелись основания.

Нецелесообразно переживать за «Лин, Клео и Клео». И знаете почему? Она-то заплатила за позолоченный кулак как раз акциями «Голь и Ко» и «Ли Хэ Пин». При этом, щадя витающего в мире чистого искусства бывшего владельца приобретенного раритета, помогла ему через одного парня уже сбросить эти акции. То, что акции сбрасывал неведомый рынку искусствовед, ввело в заблуждение обычно насторо­женных маклеров. Они прозевали начало атаки. И кусок ис­торического дерева, и деньги, вырученные, по существу, за клочки бумаги, то есть акции «Голь и Ко» или «Ли Хэ Пин», перешли в собственность «Лин, Клео и Клео». На самых законных основаниях. И мы их поздравляем!

Когда я позвонила в компанию «Лин, Клео и Клео», стар­ший клерк сказал, что они получают запросы от ценителей древностей относительно возможности осмотреть приобре­тенный предмет. «И какой же ответ даете?» — спросила я. Он один для всех: «Никаких проблем!»