Звезда героя - Сергей Малинин

Проснулся он оттого, что внизу, на первом этаже, топали ногами и громко переговаривались. Перекрытие между этажами, хоть и деревянное, было построено на совесть, а обе двери, верхнюю и нижнюю, что вели на лестницу, Одинцов ночью плотно закрыл – надо полагать, из приверженности к знаменитому флотскому порядку. Поэтому слова доносились до него в виде нечленораздельного басовитого бормотания. Спросонья, не до конца разобравшись в обстановке, Одинцов решил, что накануне, ложась спать, он старательно задраил мансарду, но при этом забыл о входной двери, в результате чего в дом проникли воры.

В следующее мгновение на ум ему пришло слово «золото» – всего одно слово, ничего больше. Он вскочил, будто подброшенный мощной пружиной, и, только очутившись на ногах – босой, встрепанный, в линялых хлопчатобумажных трусах, – вспомнил, что сумку с золотом Машков давеча увез в город, а стало быть, ворам ничего не достанется.

Потом он окончательно проснулся. В окно било щедрое южное солнце, через подоконник вместо прохладного сквозняка тяжко сочился густой, как кисель, зной; снаружи щебетала какая-то ополоумевшая от жары пичуга, со стороны обрыва доносились пронзительные, обманчиво жалобные крики чаек. Внизу по-прежнему стучали каблуками и переговаривались; Одинцову показалось, что он различает голос Машкова, но второй собеседник был ему решительно незнаком. Голос у него был молодой, нарочито бодрый, прямо-таки бравый, и время от времени он принимался громко, на весь дом, хохотать.

Отыскав на тумбочке часы, Одинцов установил, что время не такое уж и позднее – всего-то начало девятого. Протяжно зевнув, он нашел и натянул старенькие шорты кавторанга Машки, надел тельняшку без рукавов, окончательно продрал глаза, потянул на себя заедающую дверь и стал спускаться по крутой лесенке на первый этаж.

Здесь, на лестнице, голоса были слышнее.

– Золото! – заставив Одинцова вздрогнуть и удивленно задрать брови, восклицал Машков. – Это не мужик, а настоящее золото девяносто шестой пробы! Со стола прибрал, посуду сложил… в стиральную машину!

«О ком это он?» – подумал Одинцов. Он знал, о ком, или, по крайней мере, мог предположить. Честно говоря, он понятия не имел, что на даче у Машкова есть какая-то стиральная машина. Видимо, накануне он каким-то образом ее обнаружил, и с ним, как это часто бывает с не вполне трезвыми людьми, случилось озарение: он решил, что агрегат, способный отстирать сколько-то там килограммов тряпок, с таким же успехом может сполоснуть стопку грязных тарелок. А чего, в самом деле, убудет от нее, что ли?

«Мама дорогая, – подумал он со стыдом. – Лучше б я и вправду у Зимина остался!»

Свет на лестнице не горел, но тут, к счастью, внизу открыли дверь, и ступеньки более или менее осветились.

– Свистать всех наверх! – просунув голову в дверной проем, закричал Машков. – Экипаж, подъем!

– Чего ты орешь? – неласково, ибо чувствовал себя не в своей тарелке, осведомился стоявший тремя ступеньками выше его Одинцов.

Машка слегка вздрогнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки.

– Солнце красное взошло, утро ясное пришло, – сообщил он. – Спят лентяи на боку… Кукареку!

– Ты личный состав в казарме по утрам так же будишь? – хмуро поинтересовался Одинцов.

– Нет, – с видимым сожалением вздохнул кавторанг, – в кубриках кукарекают вахтенные. Давай, давай просыпайся. Я тебя со сменщиком познакомлю.

– С каким еще сменщиком? – удивился Иван.

Машков едва заметно помрачнел.

– Ты что, совсем ничего не помнишь? Придумали засаду, а кто, по-твоему, станет в ней сидеть?

– Кто? – тупо переспросил Одинцов.

Вообще-то, ответ был очевиден, и переспрашивать, наверное, не стоило. Он был единственным, кто годился для этой работы, а главное, располагал достаточным количеством свободного времени. Просто все вчерашние разговоры, вся эта тоскливая чепуха с контрабандным золотом, из-за которого одного человека убили, а другого без вины заперли в бетонной клетке с массивной, как в бомбоубежище, стальной дверью, сегодня представлялись чем-то вроде дурного сна, который развеется, стоит только на минутку открыть глаза и перевернуться на другой бок.

– Дурака не валяй, – хмуро предложил Машков. —Или ты еще не до конца проснулся?

– Уже, – взяв себя в руки, заверил его Одинцов, – уже проснулся. Дурака валять не буду. Засада, стало быть? Готов!

– Погоди, не торопись. Сначала завтрак. И потом, надо установить график. Ты, конечно, лось здоровенный, но бессменно сидеть под водой двадцать четыре часа в сутки даже тебе не по зубам.

– Наверное, – развинченной походкой спускаясь с последних ступенек, сказал Одинцов. – Не знаю, не пробовал.

Стиральная машина, вошедшая в легенды и анекдоты «Вятка-автомат», обнаружилась в углу кухни, между плитой и газовым баллоном. Полосатый половичок, которым она раньше была накрыта, теперь свисал с вентиля баллона. Загрузочный лючок машины был распахнут, и какой-то молодой черноволосый крепыш в модных джинсах и такой же, как на Одинцове, тельняшке без рукавов, посмеиваясь, извлекал из барабана грязные тарелки, вилки и все прочее. Наблюдая за этой процедурой, Одинцов смутно припомнил, что накануне честно пытался довести дело до конца, но норовистый агрегат почему-то не пожелал включиться. И, пожалуй, хорошо, что не пожелал…

– Хорошо, что она уже десять лет как сломана, – вторя его мыслям, сказал молодой человек. – А то имели бы сейчас пару килограммов фаянсовой крошки… Ты не в курсе, фаянсовая крошка где-нибудь применяется?

Вопрос был адресован Машкову, но ответил на него Одинцов.

– Разве что в керамическом производстве, – сказал он. – Бракованную посуду измельчают в порошок и добавляют в формовочную массу вместо песка.

Парень обернулся, выпрямившись. Он был коренастый, с отлично развитой мускулатурой и открытым, располагающим лицом, которое наверняка нравилось женщинам. На верхней губе у него сидела маленькая коричневая родинка, а на левом плече красовалась сложная цветная татуировка. Что там было изображено, Одинцов не разобрал, но тематика была явно военно-морская.

– О, – весело сказал парень, – с добрым утром! Это, как я понимаю, и есть герой дня. Вернее, ночи.

– Уймись, балабол, – одернул его Машков. – В конце концов, перед тобой старший по званию. Знакомьтесь. Одинцов Иван Андреевич, кап-три, мой новый подчиненный и старинный друг. А этот болтун – Витька.

– Не Витька, а Виктуар, – тоном утомленного светского льва поправил молодой человек и весело улыбнулся Одинцову. – Мичман Машков, – представился он.

– Ага, – сказал Иван, – вот, значит, это кто. Что ж, рад знакомству.

Рукопожатие у мичмана Машкова оказалось крепким, истинно мужским. Ничего иного Одинцов, впрочем, не ожидал. Сам он детьми не обзавелся, опыта общения с ними не имел никакого, а потому наивно полагал, что парень, которого воспитал военно-морской офицер Юрий Машков, должен вырасти настоящим мужиком автоматически, по определению, как из желудя автоматически вырастает именно дуб, а не какая-нибудь елка или, скажем,