Карусель - Семен Теодорович Альтов

из булочной, так энергично гремит на кухне кастрюлями. Хорошо, потому что рядом Лида. Хорошо, потому что вся жизнь еще в общем-то впереди. Хорошо, потому что удалось достать портрет знаменитого футболиста. Хорошо, потому что у него много друзей и никто из них не помешал, когда ему хотелось побыть вдвоем с Лидой. Хорошо!

…И хотелось стоять так бесконечно долго. Бесконечно. Но тут Лида вспоминает, что у нее еще не совсем дописан конспект, а Леша — что у него еще не совсем отправлено письмо доктору Рубику (что поделаешь — и в молодости нас одолевают порой заботы). Скориков доставляет Лиду вниз (на сей раз она сидит у него на плечах. Леша, конечно, донес бы ее и до дома, но Лида постеснялась). А сам он направляется к ближайшему почтовому ящику и вдруг видит Корытова, с которым немного знаком.

— Как жизнь? — спрашивают они друг друга.

— Жизнь — отличная! — отвечает Скориков.

2. Корытов

— Поганая жизнь! — говорит Корытов.

Корытову тридцать лет.

Низкорослый, в очках, кое-как одетый, начинающий терять волосы, рядом со Скориковым он выглядит особенно неприглядно.

Они идут по улице вместе, и каждый думает о своем.

Мысли Скорикова — простые, неглубокие и радостные.

«Вот дерево, — думает Скориков, — ах, какое красивое!» «Вот «Жигули» новой модели, — думает он дальше, — а у меня будет модель еще новее — вот только институт закончу!» «А вот пьяный. Сейчас пристанет, а я его — раз! — за шкирку и в отделение!» «А вот…»

У Корытова мысли другие. Странные мысли у Корытова.

«Человек, — думает он, — больной, лежит в постели, один в комнате, хочет закурить — чиркает спичкой. И тут вспоминает что-то из детства. Огонек ползет по спичке, а он все вспоминает и вспоминает. Много чего вспомнил из своей жизни. А жизнь была пустая и никчемная. Осознав это, больной тут же умирает. Д о г о р а ю щ а я  спичка падает на ковер, но  н и ч е г о  с т р а ш н о г о  не происходит: кто-то из домочадцев вовремя оказывается в комнате и спичку затаптывает. Все».

Зеленый сигнал светофора. Корытов и Скориков переходят дорогу. Корытов вроде бы должен идти домой — он возвращается с работы, но дома его никто не ждет, и идти домой Корытову не хочется. Он только что отсидел сутки на платной стоянке автомобилей и теперь трое суток свободен. Сутки он впускал и выпускал чужие машины и под полупрезрительными взглядами их владельцев честно отрабатывал свои восемьдесят рублей в месяц.

Дома у Корытова лежит диплом инженера, но работать инженером Корытову себя уже не заставить.

Корытов пишет. Он пишет короткие рассказы и обдумывает длинные повести. Корытова знают. Его рассказы хвалят в редакциях и обещают напечатать при первой возможности. Хвалят уже давно.

Свой дом Корытов прошел и теперь просто идет по улице. И Скориков почему-то идет рядом. «Пусть идет», — думает Корытов.

«Убийство, — думает он, — в литературном объединении. Кого-то из начинающих напечатали в газете — всеобщая суматоха: «Покажите!», «Ой, как интересно!», «Поздравляю!» И вдруг смотрят — руководитель объединения — известный поэт, несколько сборников — лежит, навалившись на стол. Рядом окровавленный нож. В комнату, конечно, никто не входил и оттуда никто не выходил, — значит, убийца там, среди них! И вот члены литобъединения решают: запереть дверь и самим найти негодяя… Юмористический детектив…»

Юмористические произведения Корытов пишет, когда пребывает в особо мрачном расположении духа. Немало у него уже накопилось юмористических произведений…

Он поднимает голову. Солнце — высоко над головой Корытова. Утро переходит в день. «Сегодня — воскресенье, — вспоминает Корытов, — зайти, что ли, к кому-нибудь? А к кому? Десять лет назад друзей у него было хоть отбавляй, а теперь? Может быть, его друг — Скориков? Но он и так идет сейчас рядом с ним».

Корытов знает, что его еще ждет бывшая жена Ксения. Ксения хочет, чтобы он был к а к  в с е. Бросил будку («собачью будку» — говорит она), бросил отнимающую время бесполезную  п и с а н и н у («Лучше бы уж табуретки делал!»), вернулся в учреждение, из которого ушел, и снова за полтораста рублей в месяц решал — или делал бы вид, что решает — поставленные перед ним узкотехнические задачи.

Корытов никогда не был уверен (и не убеждал других), что ему нужна именно Ксения, что она — единственная, неповторимая и предназначенная только для него.

Когда Корытову пришла в голову мысль жениться (надо же когда-то!), он достал из ящика письменного стола записную книжку и стал названивать знакомым девушкам. Кто-то принял его предложение за шутку, кто-то в шутку перевел, кто-то был в отъезде, Ксения оказалась дома и согласилась. Видимо, Корытов ей нравился. Инженер Корытов. Старший инженер.

Корытов редко вспоминает бывшую жену, но если он напишет когда-нибудь повесть о любви (не сейчас, конечно!), героиню он назовет Ксенией. «Сюжет примерно такой, — набрасывает он мысленно, — он и она… она и он… они…»

Жарко. Корытов снимает пиджак, комкает его и засовывает в сетку, которую достает из заднего кармана брюк.

— Вы так интересно рассказываете, — вдруг доносится до него басок Скорикова.

— Я? — удивляется Корытов. — Рассказываю?

— Очень интересно! — настаивает Скориков. — А кто же все-таки убил этого поэта, Варягова?

— Поэта убила жизнь, — отвечает Корытов. — Проза жизни.

Скориков почтительно молчит, но недолго.

— А Ксения? — спрашивает он. — Что станет с ней?

— Ксения выйдет замуж за другого, — говорит Корытов.

Прошедшей ночью его почти не тревожили. Поставил машину запоздалый частник, увлекшийся ночным извозом, два раза спросили стакан. Корытов написал рассказ о принципиальных супругах: детей у них не было из-за того, что она всегда ложилась спать в одиннадцать вечера, а он — всегда в два ночи. Рассказ написался быстро, и в оставшееся до конца смены время Корытов, как и придуманные им супруги, успел неплохо выспаться.

Теперь можно пройтись. Можно поговорить со Скориковым. Но Скориков больше вопросов не задает. Скориков ждет, что скажет Корытов.

— У Ивана Петровича нет рук, — говорит Корытов.

Скориков сокрушенно покачивает головой. Ему жаль неведомого Ивана Петровича.

— И ног нет, — бесстрастно добавляет Корытов.

Скориков готов заплакать от жалости к Ивану Петровичу.

— Нет у него и головы! — неожиданно заявляет Корытов. — И туловища тоже нет, — добавляет он после небольшой паузы.

Скориков недоумевает, заглядывает в лицо Корытову. Ресницы у Скорикова как у девушки.

— Да и самого-то Ивана Петровича нет! — врастяжку бросает Корытов слова в сторону Скорикова и тут же резюмирует: — Вот почему никто никогда не скажет о нем плохого!

Иногда — так, для себя — занимается Корытов и «черным» юмором, невольно подражая классику.

Скориков смеется.

— Вы — интересный человек, — говорит Скориков.

— Каждый человек — интересный, — обобщает Корытов.

Мимо идут прохожие. Много девушек. Они жадно оглядывают Скорикова. На Корытове их взгляды не задерживаются. Днем он им не интересен. Ночью,