«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

Иванович? А вот Арий Федорович думает по-другому.

— Я так думаю, — неуверенно произнес Бубон.

— А вот Арий Федорович признался мне, что позвонил в медвытрезвитель и вызвал к вам, Карл Иванович, милицию, потому что там поднялась потасовка…

Под потолком кабинета вдруг присела муха и замерла. Ковбик сделал паузу и прислушался. Где-то над Кобылятином-Турбинным пролетел самолет. В могучей груди Стратона Стратоновича, словно отбойный молоток, колотилось сердце.

— Так это вы… вы? — первым начал заикаться Бубон. — Вы эту драку, уважаемый, придумали?

— Арий Федорович после некоторого вступления меня заверил, что он, как всегда, был очень пьян и не помнил себя, — объяснил Ковбык.

— Простите, Стратон Стратонович, но это…

— Одну минутку, Арий Федорович. Сейчас дадим слово и вам. Я просто хочу ввести людей в курс событий, о которых вы мне рассказывали.

— Но…

— Без «но». Давайте без «но», а то мы так далеко зайдем. Надеюсь, вы не отказываетесь от своих слов?

— Простите, но это…

— Сядьте. Вы всегда вели себя как образцовый и дисциплинированный товарищ. Я вас не узнаю. Так вот, я и товарищей спрошу: почему вы, Панчишко, устроили драку с Ховрашкевичем у Карла Ивановича на квартире?

— Какую драку? Ели-сваи!

— Чулочек, не ругайтесь. Не мог же Арий Федорович просто так звонить в милицию? Почему? — тихо повторил Стратон Стратонович, но это короткое «почему» прозвучало как выстрел. — Кто из вас бился? Вы, Сидалковский?

— Нет, — твердо и уверенно ответил тот. — Драка украшает жизнь, но уродует лицо.

Ковбик махнул рукой, мол, сейчас не до ваших цитат, и вернулся к Масику:

— Вы, Панчушка?

— Я уже говорил.

— Вы, Карл Иванович?

— Уважаемые, это дикость… До такого додуматься…

— Ясно, — перебил его Стратон Стратонович. — Драки никакой не было. Был звонок, была милиция и, простите, Арий Федорович, произошел пшик. Фокус не удался — факир умер… Что вы скажете на это, Арий Федорович?

— Но… но когда я покидал дом Карла Ивановича, пьяный Ховрашкевич схватил за грудь Панчошку, а Карло Иванович…

— Уважаемый, — поднялся с места Бубон. — Мало того, что вы испортили моей жене именины… Теперь вы…

— Что же тогда выходит, Арий Федорович? Выходит, та же канистра со спиртом?!

— При чем здесь спирт?

— А притом, дорогой мой, как вы любите высказываться, что в свое время вы пытались попоить меня, сплетничая, мол, я пьяница, и собирались свести меня в Глеваху… Мне кажется, этот случай еще свеж в вашей памяти… Вы меня тогда умоляли, падали на колени. Я вас не уволил. Теперь вы, Арий Федорович, выбрасываете еще одного «конька». Вы хотели… Впрочем, зачем вам объяснять, что вы хотели… Вы это прекрасно и без нас знаете… Вы хоть бы постыдились Карла Ивановича — этого товарища, прекрасного специалиста своего дела. Вы осмелились бросить тень на его славное семейство, на его…

Сентиментальный Бубон вдруг не сдержался, и по его круглым щекам потекли слезы благодарности и любви к мудрому и чуткому Стратону Стратоновичу.

— Мне кажется, — продолжал Ковбик, — что хоть один приказ об увольнении и я когда-то должен подписать. Можете считать, Арий Федорович, что это время пришло. Искренне советую вам искать работу.

У Нещадима удлинилась челюсть. Галстук скрутился, как изоляционная лента на солнце.

— Я вас в последний раз предупреждал. Вас и Чадюка. Варфоломея, как своего приятеля, уволили вы, вас уволю я. До суда, думаю, дело не дойдет. Хотя, если не успокоитесь, я вам в этой гарантии дать не могу. Вас, Сидалковский, попрошу оформить всю необходимую документацию: протокол и решение местного комитета. Думаю, что местком поддержит администрацию?

— Единогласно! — сказал Сидалковский.

— Но это сговор. Это шантаж! Я доберусь! Я еще добьюсь своего! — вдруг Нещадым сполз и на глазах собравшихся начал стареть. Он стал таким старым, что финдипошивцы не узнали бы его сейчас, если бы не одежда. Беспощадным тщательно свернул какие-то свои бумаги, положил их в папку и, резко горблясь, вышел из кабинета.

— Дела временно передайте Сидалковскому, — бросил ему вслед Ковбык. Дверь захлопнулась.

— Я так и чувствовал, что это работа этого желчного типа. С такими мордоворотами, Карл Иванович, лучше не связываться. А вы его еще кровяными бифштексами на своих именинах кормите, — Стратон Стратонович затянулся и на время задержал дым в своей мощной, широкой грудной клетке. — Вот и не верь после этого во френологию. По его же морде видно, что там благородство и не ночевало.

Сидалковский вышел.

Когда за ним захлопнулась дверь, из своего тайника показалась голова Ховрашкевича.

— Вы все слышали, Михалко? — спросил Ковбик.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Ваше счастье, что старшина милиции — не родственник Нещадима или Чадюка. Боюсь, ваши опыты продолжались бы в вытрезвителе. — Стратон Стратонович победно подтянул штаны и подошел к окну, распахнув его настежь. — Надо хоть кабинет проветрить. Вот после этого и не верь во френологию. Нет, френология — это наука, хоть вы, Ховрашкевич, и не признаете ее. С несчастной рожей благородным не будешь.

РАЗДЕЛ XIX,

в котором рассказывается о новом открытии, что заинтриговало даже Чудловского, разочарование и радость Грака, золотой дождь и, как всегда, неожиданную концовку

А тем временем вернемся в тенистый сад Филарета Карловича и хоть коротко расскажем, что же случилось здесь с двумя другими героями, которых мы так опрометчиво оставили в тот критический момент.

Седалковский вытер носовым платком лицо и открыл глаза. Из-за кустов, из-под земли прямо из черного отверстия, как голубой смерч, с висвистом ударил на поверхность голубой фонтан.

— Никогда не думал, что таким примитивным способом можно добраться до подземных источников. Я приветствую вас, Грак! — встал Сидалковский и подошел к Евмену, который испуганно хлопал глазами и, кажется, плакал. — Вытрите слезы и радуйтесь. Вы пионер! Вы тот первый, который с помощью лома устроил в саду тестя такой грандиозный водяной фейерверк! Мне кажется, что ваш артезианский колодец — это…

Сидалковский не договорил. Ржаво скрипнула калитка, и над подсолнухами показались усы Филарета Карловича. Глаза Чудловского полыхали невиданным огнем и излучали такие взгляды, что кукурузные стебли начали увядать.

— К холеры! До холеры! — кричал он на ходу.

— Филарет Карлович, — едва сдерживая улыбку, взял его за руку Сидалковский. — Вы должны не ругать, а приветствовать родного зятя. Он своего добился: теперь в вашем саду персональный артезианский колодец. Вода извлечена из глубины…

— В холер, — перебил его Чудловский. — Я этого сумасшедшего сейчас повешу на сухой ветке…

— Самосуды, как и узкие штаны, теперь уже не в моде, Филарет Карлович.

Грак, до сих пор, кажется, не мог прийти в себя, встал и как-то странно сморщился.