«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

Здесь следует сделать еще одно лирическое отступление и сказать, что в «Финдипоше», как и когда-то на Запорожской Сечи и у студентов Киево-Могилянской академии, все специализировались не только на остроумии, но и на сочинении прозвищ. Поэтому кроме своих официальных фамилий все носили еще, интеллигентно говоря, неофициальные псевдонимы. Имел их и Стратон Стратонович Ковбык. Выглядывая из окна во время работы, подчиненные с любовью говорили о нем:

— Алло! Закругляйтесь: Коллистрат идет, — и в тот же миг всякие кроссворды, беллетристика или такая интеллектуальная игра, как разыгрывание друг друга по телефону, прекращались. Ученые натягивали вместе с нарукавниками самые серьезные маски на свои лица и сосредотачивались настолько, что, если бы кто-то взглянул на них со стороны, подумал бы: «Это учреждение решило открыть еще один закон Ньютона или вывести животное, ничем не отличающееся от готовой шапки». Лишь Стратон Стратонович смотрел на это совершенно трезво и платил им за «Колистрат» взаимностью.

— Бух-гал-те-ра-а!!! — обзывал он. — Сидите! Зеваете! Утром делать нечего! В командировку с собакой не выгонишь! — с силой закрывал дверь и уже в коридоре как будто спрашивал себя: — Где бы и себе такую работу найти?!

За его напускной грубостью и свитером грубой вязки билось доброе и чуткое сердце. Однако это он от посторонних скрывал. Одни говорили: «Ковбик нарочно на себя напускает такой грозный вид — для поддержания авторитета». Другие возражали: может, это и так, а может, и нет. Как бы то ни было, но заместитель директора Арий Федорович Нещадым не раз говорил: «Надо, чтобы у каждого подчиненного при встрече с начальством образовывался в душе холодок, как в морозильнике холодильника… Только тогда подчиненные будут уважать начальство!» К начальству он приобщал, конечно, и к себе. Третьи говорили: «Если нас не держать в руках, то «Финдипош» развалится, а моль уха пообъедает». Четвёртые просто признавали: «Лучшего, чем Стратон Стратонович, у нас не было и не будет. Он никого не уволит, никому ни в чем не откажет. Ну, немного побурчит, обзовет каким-нибудь своим словом, но волосы же от этого не облезут».

Это было верно. Ковбик собственноручно действительно никого не увольнял. Процедуру освобождения из «Финдипоша» он возлагал на Ария Федоровича Нещадима, который, казалось, от этого испытывал большое удовольствие. Сам же Ковбик непременно уходил в это время в отпуск, потому что не мог, как он говорил, переносить разлуку без слез и рыданий. Коллективу, который дружно провожал Стратона Стратоновича во все вынужденные поездки (на лечение, отдых, симпозиумы) на перроне или в аэропорту (откуда уже там директор стартовал), он по-отцовски напоминал:

— Только вы найдите уже этому желчному типу работу, а потом увольняйте. Да так, чтобы без суда…

Судов он, как и недоваренной и старой свинины, не терпел.

Ховрашкевич выскакивал на подножку вагона, откуда его пыталась сбить желтым свернутым флажком проводница, и уверял Стратона Стратоновича, что все будет хорошо, пусть тот не волнуется.

— Будет вам грустно, так я приеду. Несмотря ни на что! — кричал он уже из перрона, и на привокзальный бетон падала тяжелая мужская слеза Ковбика.

Как видим, Стратон Стратонович обладал действительно нежной, родительской душой. У него насчитывалось несколько положительных черт. Впрочем, у директора есть еще одна, дополнительная положительная черта, но о ней знал только он сам.

Кроме сочных слов и закусок, Ковбик любил еще и средний род и поэтому часто, по крайней мере, не реже изысканных напитков типа коньяка, употреблял местоимение «оно».

— Какое-то желчное оно. Выпьет стакан водки — и уши удлиняются.

Так он отзывался преимущественно о тех сотрудниках, кто не сидел в эти минуты в компании Стратона Стратоновича. Отсутствующего перебирали по всем правилам анатомии с ног до головы, и у того оказывалось едва ли не больше негативных черт. Но стоило бедняге на следующий вечер занять одно из почетных мест рядом с Стратоном Стратоновичем, как оказывалось, что он неожиданно улучшался в глазах присутствующих, а все плохие черты переселялись в того, кого с ними в этот вечер не было.

Из цветов он больше всего любил желтый и, переходя к женскому роду, чаще всего говорил:

— Желторота она еще совсем!

Женщин вообще Ковбик любил, но сравнивал их почему-то с магазинами, потому что был глубоко убежден, что любая внешность женщины никогда не соответствует ее внутреннему содержанию.

— На витрине одно, — говорил он, — а под прилавком другое.

Что же касается мужского рода, то здесь все без исключения почему-то были «собачьи интеллигенты» и «каплоухие».

— Что-то я не очень верю этому капловухому, — говорил он часто Нещадому. — Когда я пас коров, оно ходило в школу для одаренных!

С этого, собственно, и начинались все послерабочие часы. Потому что в рабочее время ученые выпивок не устраивали, как бы случалось какое-то особое событие. Но событий особых здесь никогда не было, чего не скажешь о выпивках.

Итак, Ковбик, как никто, чувствовал музыкальность слова, хотя никогда консерваторий не заканчивал — имел диплом ветеринара или кооператора, а может даже два сразу: и кооператора, и ветеринара. Как бы то ни было, но эти его филологические упражнения давали основания думать, что из Стратона Стратоновича мог получиться неплохой вещатель, если бы он этого желал. Стратон Стратонович над этим и не задумывался.

Самым большим подвигом Ковбика в жизни был подвиг его юности, который он, очевидно, придумал или от кого-то услышал, а сам в это поверил.

— Помню как сегодня. Заложился я с одним своим знакомым, что выпью бутылку шампанского из туфельки одной дамочки. И выпил, — гордо сказал Стратон Стратонович. — Жаль, маленькие туфли дама носила. Пол-литра не получилось.

Людей он мерил и характеризовал тоже по-своему. Когда его спрашивали: «Что это за товарищ, Стратон Стратонович?», он непременно отвечал:

— Он уже свою цистерну выпил!

Или.

— Не умеет ни пить, ни закусывать! А когда увидит водителя, аж жижки трясутся…

Была у Стратона Стратоновича еще одна привычка, его хобби: он коллекционировал зажигалки. И трудно сказать, чего у него было больше: оригинальных слов или зажигалок. В его сейфе вы могли увидеть австрийские пистолеты, французские эйфелевые башни, американские линкоры, немецкие ракеты, чехословацкие факелы, шведские велосипеды, английские футбольные мячи и т. п.

Кроме оригинальных зажигалок имел аншеф, как иногда называли Стратона Стратоновича в «Финдипоше», трех любимцев: Ховрашкевича, Чулочка и Грака. Две из них, когда писались эти строки, уже работали в знаменитом заведении, а третья была, как говорится, на подходе.

Теперь оставим чрезвычайно колоритную фигуру Стратона