«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

РАЗДЕЛ V,

в котором рассказывается об апогее, командах, сувенирах, некоторых данных по биографии, красавице официантке, поджелудочной железе, редком индивидууме, периферии и прозрачных намеках.

Итак, как любят говорить дикторы, мы приглашаем вас не в Париж и не на острова далекой Полинезии, а снова в банкетный зал. Но сразу скажем: здесь придется задержаться гораздо дольше, потому что, как известно, сколько бы на наших столах не стояло бутылок, их все равно окажется мало. Даже если сюда подвести шланг непосредственно с ликероводочного завода. Так случилось и в этот раз. Но пока все шло по сценарию — произносились по рангам тосты и речи.

Пир достиг своего апогея: тосты уже тяжело воспринимались, алкогольные напитки тоже. Пить вроде бы не хотел никто, но произносить речи порывались все. Накрывшись красными пятнами, Ховрашкевич смотрел на Ковбика, как еж на ондатру. Стратон Стратонович подал команду "закругляться". Бубен прокашлялся и вышел из-за стола.

— Сейчас будут вручать сувениры, значки, — прошептал Мурченко Сидалковскому. — Значки оригинальные. Музейная редкость. Мечта нумизматов!

Сидалковский не ответил. Мимо проплыл Бубон. Он словно катился по залу и так мелко переставлял ноги, что складывалось впечатление: внизу его кто-то встреножил и потому он не шел, а только дрожит.

Мурченко наклонился к Сидалковскому, хотел что-то сказать — и вдруг задел тарелку. Она с звоном упала на пол, забрызгивая томатным соусом белую скатерть, угрожающе покатилась к ногам Сидалковского. Тот едва успел поднять свои блестящие лакированные ботинки. В зале стало тихо, как перед боем.

Сувениры вручал сам Карл Иванович, зачитывая фамилии из бумажки. Каждый из награжденных подходил к отдельно стоящему столу и оставлял в списке бухгалтера свой «автограф».

Переводчики объясняли, что это формальность-необходимость, без нее бухгалтер «Финдипоша», как без арифмометра, ни жить, ни работать не может. Когда списки закончились, Бубон сказал:

— Все, уважаемые! Кажется, не забыли никого, — и хотел было сесть к столу, вытирая обильный пот на лысине, поблескивающий, как бисер, но вдруг близорукий Мурченко проявил бдительность.

— Как? — поднялся он. — А товарищ!.. Из польской делегации…

Стекла его очков поблескивали, в них отражались столы с наставленными, как жерла зениток, бутылками, огромные колонны, претендовавшие на эпоху Возрождения, и желтоватая, облезлая от позолоты люстра на ржавом крюке, угрожающе повисшая над самым столом.

Сидалковский, для которого наступил штиль после бури, только теперь почувствовал, какие неожиданные кузнечики могут выбросить жизнь. Трезвость ударила неожиданно в голову, как молния, пополам раскалывающая небо.

— Как ваша фамилия, уважаемый? — переспросил Бубон.

— Сидалковский, — ответил Мурченко.

— Сидалковский?! — Бубен опустил на нос очки и начал перечитывать бумагу. — Осмоловский, Осовский, — громко читал он, — Бжезовский, а где же Сидалковский? — Он на мгновение замолчал, потом развел руками: — В списке награжденных нет… — Карло Иванович так растерянно заморгал глазами, словно у него впервые не сошелся дебет с кредитом.

Но один сувенир действительно остался не вручен. Бубен беспомощно посмотрел на Ковбика. В его глазах светилась какая-то детская невинность и испуг продавца, у которого ревизор неожиданно обнаружил огромные остатки.

— Это свой товарищ, — многозначительно произнес Стратон Стратонович и этим дал понять, что церемониал с вручением подарков и значков в виде ондатры и ежа окончен.

Осмоловский, Осовский и Бжезовский тоже оглянулись на Сидалковского. Евграф смотрел на Ковбика с благодарностью ученика, который ждал от учителя двойки — и вдруг получил вдвое больше. Мурченко насторожился. Тогда наклонил фужер и, не закусывая, встал, подошел к Сидалковскому сзади. Евграфу это не совсем понравилось. Мурченко был холоден, как бутылка минеральной, которую только что вынули из холодильника и она на тепле покрылась изморозью.

— За мирное сосуществование, Слава! — Сидалковский легонько усадил его, взяв за обшлаг темно-синего пиджака. Он направил свой бокал на фужер Мурченко, но тот демонстративно поставил его рядом со своей тарелкой. Фужер стоял как оловянный солдатик на одной ноге в золотисто-янтарном кивере.

— Кто вы? — посмотрел сквозь потные стекла очков на Сидалковского Мурченко.

— Сидалковский, — спокойно ответил тот.

— Это я уже слышал.

— Какие еще данные из моей биографии вам нужны? — спросил Сидалковский несколько нагло.

— Вы ведь выступали на перроне! От имени польского! Делегация!

— Слава, не гиперболизируйте… Я только собрался, но мне слова не дали…

— Но почему? — вцепился, как клещ, в локоть Мурченко.

— Об этом уже не меня спрашивайте.

— Почему вы собирались это сделать?

— Как временно исполняющий обязанности, — ответил Сидалковский, отбиваясь от назойливого Мурченко, как конь от надоедливого слепня. — Не берите все так близко к сердцу… Да вы никогда не сделаете карьеру…

— Слава, перестань, — не выдержала наконец и Тамара.

— Не морочьте головы, — голос у Мурченко сорвался, и он вдруг запищал, как кот, которому неожиданно наступили на хвост.

— Товарищи, тише! — крикнул Нещадым.

Ковбык поднялся, за ним встал и Ховрашкевич, размахивая руками: очевидно, что-то доказывал и уверял Стратона Стратоновича в том, что он не прав.

— Это безобразие, — стрелял короткими предложениями в ухо Сидалковского Мурченко. — Такого у меня не было. Еще…

— Слава, не поднимайте шум. За это премии не дают и значками не награждают. Это может неприятно окончиться. Между прочим, для нас обоих, — пошел в наступление и Сидалковский, на которого, кроме Славы и, конечно, Тамары, больше никто не обращал внимания.

— Не понимаю! Что вы хотите! Этим сказать?

— А только то, что может получиться не совсем хорошо, товарищ Мурченко, — перешел Сидалковский на официальный тон.

Мурченко побледнел и сделался как фаянсовая тарелка без узоров.

— Вы хотите сказать? Этим? Вы не тот, за кого я принял? Вас?

— Вы догадливый! Но не пугайтесь, Слава: все в фужере. Кажется, так вы любите выражаться? Вы слишком много уделяете мне внимание. Я не дамочка, а Тамара скучает, — подогретый коньяком и поддержкой Ковбика, Сидалковский уже не церемонился с Мурченко.

— А-а! Понял, — наконец догадался Слава. — Вы сопровождающий.

— Вы поняли правильно, — сказал Сидалковский. — Глаз всегда нужен. Выпьем, Слава. За взаимное понимание.

— За дружбу! — Мурченко склонил оловянного солдатика на одной ножке до конца. Солдатик остался без янтарного кивера.

— Итак, значит, член делегации… Польской, — взялся снова за свое Слава, как будто это где-то его мозолило. Он прицелился вилкой в курицу, которую начал есть Сидалковский, но не попал. У Мурченко начались, как отметил Седалковский, приливы и отливы. Он то пьянел, то трезвел. — Значит, вы не член делегации?

— Нет, я даже не руководитель ее. Я — жертва стандарта.

Мурченко на глазах пьянел.

— Что с вами, Слава? На вас нет