Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский

именно, беременная созиданием? Известно ли вам, отчего трепещет трансмиссия на заводах, о чем шуршит конвейер в цехах, что за шум издает заклепка и что щебечет сверлильный станок?

— Извините, я работал… Я был на заводе…

— Фу ты! Да это не нужно знать как таковое, важно понимать политическую задачу. Оглянитесь вокруг, чем кипит жизнь?

Движением руки он так внушительно пригласил автора к окну, что молодой человек действительно выглянул на улицу. Он заметил двух молодых людей, переходивших через дорогу, хозяйку с продуктовой сумкой, маленькую девочку с мороженым; потом увидел, как молодой человек поцеловал девушку, шофер нарочно громко засигналил и рассмеялся.

— Ну, так чем кипит жизнь? — спросил снова сценарист таким тоном, будто исповедовал осужденного на смерть; и, не дожидаясь, пока автор поделится своими наблюдениями, ударил по столу.

— Наша жизнь кипит желанием выполнить норму. А разве это содержание вашей повести? Нет…

Сценарист приподнялся в кресле, как и всегда в таких случаях, давая понять посетителю, что прием окончен.

— Кроме того, ваша повесть содержит — хотя я ее и не читал, но судя по вашему изложению, — ряд нетипичных мест. Сама по себе любовь нетипична, и нетипичны двое влюбленных… Короче, идите, основательно переработайте сюжет с учетом всего, что сказал вам я и в полном соответствии с передовицами газет… Да, друг мой, не теребите свой чуб. Передовицы — это поэзия нашей новой жизни, это песнь будущего, это живые сюжеты для творчества. И пока не полюбят друг друга землечерпалка и фрезер, вы останетесь в стороне от современности… Будьте здоровы!

Но автор не чувствовал себя здоровым. Наоборот, он ощущал приближение болезни и с полным основанием подозревал — болезни душевной. «Один из нас сумасшедший, — повторял он в сотый раз в такт своим шагам, — но кто? Скорее всего я, потому что я не понимаю запросов эпохи».

Дома автор углублялся то в изучение материалов, то в себя, то в передовицы. Когда он прочел их штук двадцать и понял, что они с какой-то особой математической закономерностью периодически повторяются, автор опечалился и окончательно убедился, что его талант годится разве коту под хвост, с ним сценария не напишешь.

— Ну как? — спрашивали знакомые. — Что пишешь? О любви?

— Оставьте меня в покое, — испуганно отвечал автор. — Любовь нетипична.

— Зато приятна, — сострил один из друзей и засвистел песенку. Он шел на свидание…

Автор только вздохнул, так как знал, что искусство идет иной дорогой.

Со временем ему пришла в голову блестящая мысль, которая его самого удивила: любовную интригу распутает секретарь парторганизации, который при этом влюбится сам… Но потом он все перечеркнул. Секретарю партийной организации несвойственны такие переживания. Разрешая конфликт, он не влюбится, а почувствует стремление учиться в институте… Господи Иисусе, это тоже не годится. Он не почувствует ничего, а просто что-нибудь скажет. Что-нибудь такое, что говорят секретари. Но что они говорят?!

Автор пустился разыскивать секретаря. Вскоре после одного из собраний он нашел его. Секретарь в поисках спичек шарил по карманам.

— Нет ли спичек, товарищ? Я охотно… Минуточку, я только должен позвонить. Обещал жене прийти домой пораньше.

Писатель так и не дождался конца телефонного разговора. Глубоко потрясенный этим нетипичным явлением — у секретаря есть жена и, возможно, дети! — он решил создать типичный образ секретаря, у которого не только нет ни жены, ни детей, но который и в мыслях об этом не помышляет, потому что (как он, возможно, выскажется в десятой картине под цветущей черешней) все это заслоняет перед человеком его общественный долг…

Через некоторое время автор набросал такую сцену: ночной пейзаж, затихшая землечерпалка вздрагивает и щелкает своими челюстями. Ей захотелось работать, а машинист опоздал. Чтобы не возникло драматического конфликта, окажется, что машинист опоздал потому, что читал справочник. Будучи примерным машинистом, он вскоре повышает производительность на сто процентов и с лихвой наверстывает упущенное время. Тем временем темной ветреной ночью на стройку, переодевшись упырем, проникает злой вредитель и портит одну из рабочих частей замечательной землечерпалки, самоотверженно отрабатывавшей по три смены за день, возмещая злополучное опоздание. Вредителя ловят, а испорченную часть сдают в ремонт. Ее исправляют на фрезерном станке, который весь пылает от страсти. Побуждаемый любовью к землечерпалке, машинист отправляется на завод, чтобы на месте агитировать за быстрейшую обточку с применением новейшего метода. Он встречается с испорченной частью и Милой работницей-фрезеровщицей, которая едва не отказалась сверхурочно обтачивать деталь, но, чтобы конфликт не был слишком глубоким, наконец сама себя убедила, что лучше точить, чем идти в кино, так как в кино она все равно не увидела бы ничего другого, кроме фильма о фрезеровщице… Молодые люди глядят друг на друга, произнося при этом несколько слов о колебании. Они решают изо всех сил преодолевать его…

Как только автор дописал до этого места, его охватило страшное отчаяние. Он отбросил ручку и бумагу и начал рвать на себе волосы. «Ну не дурак ли я? — вопрошал он себя в глубоком творческом смятении. — Да, дурак, потому что мне не удается изобразить типичное явление из современной жизни… Да разве может быть что-нибудь такое? — спрашивал автор себя, сдувая со стола вырванные волосы. — Не может, — отвечал он, — но ничего другого в кино не возьмут».

— Ну как? Будет фильм? — интересовались его знакомые.

— Будет, — говорил автор, — вот напишу еще несколько сцен, в которых вредитель подожжет завод, а машинист спасет фрезерный станок вместе с частью землечерпалки…

— О, черт возьми! — восклицали знакомые и многозначительно поднимали брови.

— Черт возьми, — вздыхал автор.

А время шло, хотелось бы написать, что время бежало, как борзая… Но типична ли на сегодняшний день борзая? Не буржуазный ли пережиток борзая? Ну, пусть время бежит, как олень. Хотя, конечно, и олень — животное преимущественно феодальное. Не остается ничего другого, как сказать, что время течет, как вода, при этом разумеется, что эта вода подгоняет — и с большой радостью — лопасти турбин…

Цррр! Зазвонил через год телефон на столе автора, и послышался голос сценариста:

— Ну как, друг, зреет ваш сценарий?

Автор закричал:

— Скоро кончу… Землечерпалка меня задерживает…

— Какая землечерпалка? — испуганно спросил сценарист.

— Та, что вы мне рекомендовали… с фрезерным станком… — вздохнул автор.

— Что? Я — да что вы говорите? Я? Да как это я… Точка зрения на искусство изменилась, долой землечерпалку и подобную ветошь! Нужно, чтобы человек радовался, любил, торжествовал, пел… Ничего другого я и прежде не говорил. А если бы и говорил, так ведь теперь положение другое. Вам ясно? Я жду вас, поговорим о съемке.

Автор вытащил из стола старую повесть о любви, сдул пыль с