Карусель - Семен Теодорович Альтов

— Мы, гражданочка, побыстрее не умеем, — строго сказал воронежец. — Вот прения закончим. Потом проголосуем. Тогда и вам заключительное слово дадим. Предлагаю кандидатуру глубоко начитанного товарища из города Харькова.

— К сожалению, друзья, у меня стенокардия, — сказал харьковчанин, положив руку на сердце, — висцеральная форма, вегетативное расширение правого желудочка, атероматозное изменение сосудов и экссудативный плеврит.

— Это уж как водится, — усмехнулся воронежец, — у прямых людей, так у тех и болезни прямые: перелом оконечностей, стригучий лишай, белая горячка, с перепою… Ну, а как интеллигенция, так сразу авторемонтное изменение сосудов…

Наступила тишина. Старший поглядел на Пилюгина. Сколько помнил себя Николай Пилюгин, нет-нет, да на него глядели вот так: вдруг бережно, вдруг ласково, выручай, мол, дорогой наш товарищ Колюня, спасай цех, спасай план, спасай что-либо, ибо настал час что-либо спасать, ты ж, Колюня, не из тех умников, что будут обсуждать, выкобениваться, искать виновных…

— Давай, Николай Васильевич, — как-то вдруг хорошо, по-свойски сказал старший, — если что, мы тебя с тыла прикроем.

Под мелодию Адриано Челентано он неторопливо преодолел полутемный зал. Достигнув эстрады, повернулся лицом к публике и вежливо поклонился. Повеселевшая итальяночка пританцовывала рядом и влюбленно глядела на своего спасителя. Она по-детски хлопала в ладоши, смеялась и всячески призывала мужчину снимать пиджак. Некоторое время Пилюгин стоял в нерешительности, потом взял ближайший стул, поставил его на эстраду, снял пиджачок купленного специально для Италии в кредит костюма и аккуратненько, чтобы не помять, повесил его на стул. Снявши затем по ее призыву галстук, он почувствовал колоссальное облегчение и, с трудом сдерживая радость, стал ждать дальнейших указаний. Старший из дальнего угла показывал что-то руками, но понять что не было возможности, Пилюгин еще пару секунд стоял, потом крепко плюнул, скинул прилипшую рубашку, майку и с криком: «Эх, бляха-муха!» — пустился в пляс. Под музыку Челентано он заделывал матросский танец «яблочко». Его большое здоровое стосковавшееся по свободе тело подпрыгивало ввысь, отбивало чечетку, уходило вприсядку, а счастливая итальяночка маленькой павой скользила вокруг, помахивая, как платочком, чем-то голубеньким.

Странная мечта

Арбуз, как известно, не такой уж деликатес, вещь вполне демократическая, хорошо утоляет жажду и взбадривает человеческие почки. Арбузы в наших краях почему-то тоже не растут, а иногда привозят их осенью из Астрахани. И вот как раз в начале осени в местной газете появилось гордое сообщение, что отгружена в вагоны и движется именно в нашу сторону целая партия астраханских арбузов. Встречайте! Вскоре на улицах и площадях появились зеленые загоны, у которых, ожидая привоза, уже дежурили первые бабульки. Прошла неделя, вторая, третья, но арбузов чего-то не было. Смельчаки прямо, а некоторые даже вслух говорили о бесхозяйственности и воровстве. Беременные женщины и интеллигенция, как всегда, склонялись к мнению, что все не так безнадежно, надо еще раз обождать, — может быть, арбузы катятся к нам из Астрахани своим ходом.

Однажды вечером окрестную тишину нарушили какие-то громкие крики и дикая беготня. Землетрясений в наших краях не бывает. Испанских карнавалов, слава богу, тоже. Разве что изредка кого побьют, но по причине полного отсутствия в городе социальных корней хулиганства, о чем было раз и навсегда объявлено несколько лет назад, никто в таких случаях на улицу не выбегает, хоть убивай. В общем, все свидетельствовало о пожаре, пока не раздался пронзительный вопль:

— Дуська, буди детей, бежи на угол, арбузы дают!

Конечно, смешно и глупо, когда с людьми в мирное время случается такая истерика. Уж без чего, без чего, а без арбуза еще никто не умирал, и сознательный интеллигентный человек обязан побороть в себе и это желание. Сажусь я, значит, обратно к телевизору. Минуту сижу, вторую, третью… И чувствую, творится со мной что-то неладное. То ли, знаете, атлантической селедки переел — ее в прошлом году ночью давали, то ли внешнеполитический обозреватель Сейфуль-Мулюков так на меня подействовал… В общем, случилось со мной какое-то помутнение. Голубого экрана, считай, не вижу, смысла мировых событий не ощущаю, а только трагически понимаю, что если не съем сегодня на ночь немного арбуза — все, Сейфуль-Мулюкова больше не увижу.

Рву, значит, на угол, занимаю очередь и только после этого замечаю, что прибыл не совсем до конца одетый. То есть в трусах и босой. С одной стороны, конечно, неловко, как-то неинтеллигентно и, главное, ногам в лужах холодно, — того гляди, заморозки вдарят. А с другой… обстановка в очереди такая, что если пойти одеться, потом ни за что не признают, даже если поклянешься и обратно до трусов разденешься. Стою. Многие, надо сказать, тоже не при галстуках. Да к тому же темень, светятся только луна в небе и золотые зубы у продавца во рту. Ну, народ, как всегда, строит разные догадки. Мол, почему это взяли моду торговать ночью, когда ни шиша не видно и особенно легко обсчитывать, и что вообще творится, вроде бы все люди вокруг понятные и одинаковые, а наша торговая сеть и кооператоры — это прямо какая-то особенная исключительная нация, состоящая из одних террористов. Тогда какой-то волосатый мужчина в пижаме начинает философствовать и говорить, что ничего подобного, их ведь к нам вместе с начальством не с Уругвая на парашютах забрасывают, а это самые что ни есть наши братья и сестры, и даже выдвигает ужасную гипотезу, будто мы сами во всем виноваты, не имеем культуры и чувства собственного достоинства, что крайне на руку всяким авантюристам и негодяям. Все, конечно, жутко обижаются, начинают кричать философу, что он здесь не стоял и стоять не будет, обзывают его уругвайцем, пытаются хватать за грудные волосы и вытолкать наружу. Но этот философ оказывается умнее, чем сперва подумали. Он лягает кой-кого локтем, при этом несколько раз громко и, главное, понятно выражается, чем сразу снимает с себя подозрение и даже завоевывает симпатию. Очередь, тем временем, уже приближается к загону, где вовсю шуруют передние, выбирая нужный экземпляр. Все, конечно, затихают, готовясь к такому роковому моменту, кроме одной непримиримой женщины. Позабыв, что из верхнего и нижнего платья на ней имеется лишь одна ажурная комбинация, и что эта комбинация даже в спокойном состоянии не всегда прикрывает ей коленки, эта женщина, негодуя на поведение передних, то и дело резко вздымает вверх руки, чем сильно радует задних, среди которых встречаются и дети. Но их здорового смеха она не слышит, потому что заглушает его своим криком:

— Не корову покупаете! За который взялся, тот и бери! Гляди, гляди чего делает! Все арбузы перепахал!