Карусель - Семен Теодорович Альтов

всех за собой, понесся сумасшедшим галопом. Он остановился у гастронома, сам быстренько распрягся, сказал седокам: «Одну минутку, товарищи!», исчез, но скоро явился с оттопыренным тулупом, впрягся, заржал, и мы понеслись дальше. Вторую бутылку он выпил в два приема и стал резко сдавать. Некоторое время он еще шел, с трудом волоча ноги, потом, обращаясь к Анне Михайловне, которую последнюю сотню метров мы тащили на руках, сказал: «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли, Анна Михайловна?» — и встал. Вернее, лег. Наш директор между тем страстно рассказывал гостям, что катание на тройках — это еще далеко не самое удивительное, и приглашал приезжать летом. Мы выпрягли Николая, уложили его на скамейку и остаток пути кое-как доплелись вдвоем.

Директор вызвал меня через пару месяцев.

— Летом устроим охоту на медведя, — глядя на меня в упор, сказал он.

У нас в парке не было медведей.

— Сдюжим? — спросил директор.

Я молчал. И чувствовал, как шерсть на моей холке становится дыбом.

Стриптиз

Страна Италия была хоть и красивая, но мучительная.

К вечеру от жары, бдительности, экономии и быстрой ходьбы скопом Пилюгин нещадно уставал. Скинув сандалеты, вытянув наконец натруженные об Неаполь ноги, он прилег.

Его соседа по гостиничному номеру оленевода Бельдыева ела ностальгия. Первые дни он еще как-то держался и в Риме во время экскурсии даже задал вопрос экскурсоводу: он спросил, знает ли она, как запрягать оленя. Во Флоренции он купил мыльницу, блесну и, с рук, тамошнего мотыля, после чего совсем потерял интерес и занемог. Прошлой ночью Пилюгин проснулся от какого-то странного звука. Бельдыев сидел на полу, курил самокрутку, свернутую из тысячелировой бумажки, раскачивался и тоненьким голосом напевал: «Нарьян-Мар, Нарьян-Мар, городок невелик и не мал…»

Теперь Бельдыев лежал на спине поперек кровати и что-то шептал на своем северном языке.

Пилюгин мгновенно заснул и стал видеть сон, который приснился ему в первую же ночь этого заграничного путешествия и снился с тех пор даже наяву. Он видел густой домашний борщ с островками сметаны и кусок черного хлеба, который можно есть и не считать угробленные лиры. Вот-вот должны были появиться домашние пельмени с маслом и перцем, но вместо этого в дверь номера громко постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел старший их туристической группы.

— Собирайтесь, товарищи, — громко сказал старший, — нам дали «добро» на стриптиз!

Пилюгин ничего не понял, но слез с кровати и стал собираться.

— Поднимайтесь, Бельдыев! — сказал старший. — Мы идем в ночной бар!

— Не хочу бара, хочу Нарьян-Мара… — складно проскулил маленький Бельдыев.

Старший хотел что-то объяснить, но передумал, снял Бельдыева с кровати, всунул его в одежду, крепко взял обоих туристов под руки и повел вниз, в холл отеля, где дремали остальные мужчины группы.

— Товарищи! — разбудил старший. — Мы оказались первой туристической группой, которой доверили просмотр здешнего стриптиза. Вы, конечно, понимаете, что в связи с этим на нас ложится. Все ли готовы правильно увидеть это уродливое явление?

Мужчины молчали.

— Товарищи! — продолжил старший. — Вот как, по-вашему, должен человек гордый, непримиримый, уверенный в завтрашнем дне отреагировать, если чуждая ему женщина на чужбине под чуждую ему музыку будет снимать с себя чуждую ему одежду? К тому же не просто так, а за деньги?

— Он должен подойти и сказать: «Зря стараешься, подруга! Надевай все обратно и возвращайся в семью!» — предположил рыжий турист из Воронежа.

— Неправильно, — сказал старший, — это грубо и не по-европейски. Они подумают, что вы человек с узким кругозором и у себя в Воронеже никогда не видели стриптиза. Давайте рассмотрим аналогичный случай. Вот вы стоите у себя дома у окна, а в окне напротив стоит и смотрит на вас обнаженная женщина. Ваши действия?

— Ну, стою еще полчаса, а потом ухожу.

— Куда уходите?

— В другую комнату. Там у меня тоже окно, только побольше.

— И что вы при этом чувствуете?

— При этом я чувствую уверенность в завтрашнем дне.

— Вы за кого меня принимаете? — яростным шепотом спросил старший.

— А вы за кого меня принимаете? — переспросил турист из Харькова.

Вообще этот харьковчанин был какой-то подозрительный. В Риме неожиданно выяснилось, что он знает, когда и кем основан этот город.

— Не пойду! — вдруг решительно заявил турист Мамаладзе из Батуми. Руки и губы у него дрожали. — Я никуда не пойду…

— Это еще почему? — поинтересовался старший.

— А я не уверен, что правильно отреагирую. Я человек специфический, южный. Без пищи неделю могу. Без воды пять дней могу. Без женщины, конечно, тоже… некоторое время дня могу… Но нахожусь, как сказать… в этом… в приподнятом настроении.

— Не может быть и речи, Мамаладзе! Вы же знаете, какая обстановка в мире! А мы тут оставим вас одного, да еще в таком настроении…

Старший вскинул левую руку, посмотрел на часы, вскинул правую, посмотрел на вторые часы, выстроил всех по росту, пересчитал, загибая пальцы, затянул на Бельдыеве ремень и скомандовал: «Вперед!»

В ночном баре тихо играла музыка. Народу было мало. Подскочивший итальянец указал на свободные места у самой эстрады, которая пока пустовала и находилась в полумраке.

— Там вам будет хорошо, — объяснил он на ломаном русском.

— Нет, нет, спасибо, нам будет лучше вон там, — сказал старший на таком же ломаном, и группа четким строевым шагом двинулась в дальний конец зала.

Размещались недолго. Минут сорок. Правильнее всего, конечно, было бы посадить спиной к предстоящему стриптизу всех. Но столики были круглые и, как ни пробовали, кто-то все равно оказывался лицом, в лучшем случае — боком. Наконец, после многочисленных передислокаций, группа закрепилась на следующих позициях: Мамаладзе из Батуми располагался к эстраде строго задом. Всякая его попытка обернуться и даже просто пошевелиться была обречена на провал, так как слева его вплотную поджали оленеводом Бельдыевым, а на правом фланге — больно умным туристом из Харькова, возможные шевеления которого, в свою очередь, ограничивал Пилюгин — он был посажен так, что между ним и харьковчанином не оставалось никакого зазора. Бельдыева подперли рыжим воронежцем. Лицом к передовой сидели: семидесятипятилетний хлопкороб Толетбаев из Туркмении в тюбетейке и старший. Смугленький официант принес меню.

— Что-то сегодня ничего не хочется, — сразу выразил общее мнение старший, поспешно откладывая меню в сторону. Он сделал официанту знак, улыбнулся и объяснил: — К сожалению, бамбино, мы все за рулем…

— Причем за одним, — добавил словоохотливый воронежец.

— Так что будьте добры шесть порций содовой. Без виски! — заказал старший и, чтобы, не дай бог, не принесли наоборот, дважды повторил что без чего.

Официант поклонился и пошел прочь, но его окликнул турист из