«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Ева, — говорил он, не спеша, — получила от своих родителей наследство, но в виде пережитков прошлого. Мы знаем, что в наших здоровых и нормальных семьях чувства проверяются как деньги, не отходя от кассы. Ева, судя по заявлению Адама, почему-то нарушила это святое правило и теперь проверяет эти чувства где-то на стороне, вдали от дома и от мужа. Наша обязанность — проверить Еву и искоренить то, что мы образно называем вчерашним днем. Именно с такой просьбой — сохранить семью и любовь — обратился к нам, — Сидалковский поднял заявление, как флаг, — наш самый активный член профсоюза, его казначей — Адам Кухлик, извиняюсь, Адам Баронецкий. Он, как мы знаем, только один так точно и своевременно платит членские взносы, что ему может позавидовать даже почта. А особенно — телеграф. Поэтому местком вместе с администрацией решили, — Сидалковский каждое слово чеканил, как металлические рубли, — проверку поведения Евы, извините, как вашей жене фамилия? — обратился к Адаму.

— Гранат. Ева Гранат, — едва сказал Адам, тронутый и растроганный речью Сидалковского.

— Так вот: проверка поведения Евы Гранат возлагается на голову «бюро внимания», нашего достойнейшего и образцового семьянина, уважаемого Карла Ивановича Бубона! — торжественно закончил он.

— Простите, уважаемый, но у меня профессиональная болезнь… А для проверки нужно ходить, бегать. В мои годы за молодыми женщинами…

— В ваши годы, Карл Иванович, только за молоденькими и гасать, — бросил реплику Ковбык.

— Простите, Стратон Стратонович, но у меня, я извиняюсь, болезнь. По-латыни не знаю, как называется… Я не провизор…

— Так у моего знакомого тоже была такая болезнь, — неожиданно поднялся из-под вешалки Ховрашкевич. — Да, я вам скажу, он только его хождением и вылечил. Хождение — это лучшее средство борьбы с профессиональными болезнями…

— А почему бы вам, уважаемый, не пойти? Вы у нас, прошу прощения, старый парень. Вам со стороны семейной жизни ничего не угрожает.

— Что вы с него, Карл Иванович, возьмете? А если оно вдруг на той Еве женится? Посмотрите, женщина какая? Такая опутает не одного Ховрашкевича, — сказал Ковбык, передавая Бубону, как эстафетную палочку, фотографии Евы.

Карло Иванович глубоко вздохнул, вытер с лысины пот и сел с видом человека, готового на все, даже на подвиг во имя сохранения чужой семьи.

РАЗДЕЛ VI,

в котором рассказывается о генеральских аксельбантах, красивом почерке, клевете, повторении истории, госпоже Виленской, снегах Килиманджаро, одиннадцатом подвиге Геракла, темном и загадочном царстве Аида

Грач пришел ровно через неделю.

— Точность — вежливость королей. Неточность — вежливость ветеринаров, — бесцеремонно встретил его Сидалковский. — А я уже думал, вы поехали в деревню. Поменяли генеральские аксельбанты на любовь, и, знаете ли, вдруг стало жаль вас, как чего-то преждевременно потерянного. Я чувствую, что меня в жизни не хватает, Грак. Шестое чутье подсказывает. Садитесь. Чего вы стоите, как на зачете? Вы уже не студент.

Грач сел. Сидалковский вынул пилочку для ногтей и принялся их подтачивать.

— Как поживает Сабанеев?

Грач поднял на него глаза — взгляд у него был умный, но туманный, как матовое стекло.

— Трудно мне с вами, Грак. Трудно, но приятно. Подтекстов вы совсем не улавливаете. От образности далеки, как я от канцелярии православной церкви. Скажем проще и доступнее. Окунками занимались?

— Занимался, — ожил Грак. — Даже пробовал уху варить. Товарища помогала…

— Что собирается выходить за механизатора широкого профиля?

— Она не выходит.

— Ну, так получится. А вы так ничего и не сказали. Ай-яй-яй! Это очень некрасиво с вашей стороны — используете девушку, как руководство по варке ухи. Ну ладно. У Сабанеева, значит, заглядывали?

— Даже законспектировал.

— Телосложение рыбы учили по схемам или по фотографиям?

— По рисункам.

— Это немного хуже, но ничего. Как видите, Грак, академию окончить мало, нужно пройти еще университеты. Следовательно, за дело. В Стратон Стратоновича я пойду сам. Если он изъявит желание посмотреть на вас — покажу. Сидите в кабинете, но, очень прошу вас, не трогайте паркет. Лучше повторяйте пройденное, — Сидалковский вышел.

— Стратон Стратонович у себя? — поздоровавшись, спросил Дульченко.

— Нет! — отрубила по-ефрейторски Маргарита Изотовна. — Вышел.

Сидалковский посмотрел на Зосю — и отрицательно покачала головой. Зося для финдипошивцев была барометром. По ней угадывали настроение Ковбика, определяли, когда можно было заходить в Стратон Стратоновича, а когда лучше не идти. Если Зося молча и отрицательно покачала головой, это означало, что стрелка показывает на бурю. Если стенала плечами снизу вверх, это означало: погода солнечная, но с облаками. Когда голова Зоси опускалась резко вниз и при этом закрывались глаза — это означало, что у Ковбика настроение солнечное, без облачка на горизонте. Если стенала плечами и одновременно разводила руками, можно было идти, а можно и возвращаться. На этот раз Зося просто удивленно приподняла правое плечо и едва заметно кивнула головой: "Стратон Стратонович есть, но Королева Марго не пускает".

— Странно, — сказал Сидалковский. — Только звонил: «Сидалковский, зайдите ко мне», а тут…

— Если звонил по телефону, зайдите, — разозлилась Дульченко.

Стратон Стратонович был в кабинете не один, а с Ховрашкевичем. И Сидалковский сразу почувствовал, что речь шла как раз о нем. В последнее время Евграф почему-то не нравился Ковбику, и тот смотрел на него, как начинающий нумизмат, которому подсунули блестящую монету, подавая ее за дорогую и редкую, а она оказалась обычной, да еще и совершенно современной.

Ковбик и сам не знал, что именно ему не нравится в Сидалковском. Не эта ли его претенциозность, импозантность, это кичливость? "Машкара это все", — думал о нем Ковбык. Хотя снаружи они, казалось, не отличались ничем. Оба носили современные костюмы и галстуки. Тот и тот читал периодику, но в общем что-то их различало и отбрасывало в разные стороны. Сидалковский подчеркнуто разговаривал на чистом литературном языке по выпуску последнего дополненного и переработанного группой языковедов правописания. Он не вставлял в предложение ни одного архаизма и не пересыпал свои выступления диалектизмами. Даже подольскими [8]. Так в основном говорят только сотрудники издательства «Наша школа», но и то не во время перерыва. Все это давало основания Стратону Стратоновичу говорить на Сидалковском: «Интеллигент собачий».

Ховрашкевич в этом его полностью поддерживал, а со своей стороны выливал на Сидалковского и свое ведро помой. Теперь они оба сожалели, что приняли Сидалковского на работу, и даже были уверены, что он скоро полностью заменит Варфоломея Чадюка.

— Такие правильные доносы всегда пишут, — говорил Ковбык.

— Так, скажу вам, я видел, как он часами сидит и выводит каждую