«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Вы нежны, как мочалка, — она прильнула к нему. От нее пылало таким жаром, что Сидалковский был уверен: если раздеться, то можно и загореть. — Отвернитесь, Сидалковский. Я тоже переоденусь.

— Вы еще меня стесняетесь?

— Конечно, — ответила Мэри. — Я все же натуральная женщина. Чего вы больше не любите, Сидалковский? — спросила вдруг.

— Бумажных костюмов для мертвецов, — ответил, не задумываясь, Сидалковский.

— Вы интеллигент, Сидалковский. Настоящий, интеллигент. Вы даже сейчас со мной на "вы". И меня к этому приучили. Такого мужчины у меня еще не было. А ведь были у меня мужчины, — мечтательно покачала головой Карапет. — И не какие-то там, а высокопоставленные! Один, например, прыгал с вышки в воду. Второй был судья по волейболу. Всегда сидел в скверике поверх сетки и свистел. Но больше всего я полюбилась барабанщикам из артучилища. Были и из духового оркестра ребята. А как вы думали? На параде впереди генералов шли. — Карапет забралась под одеяло. — Вы Марк Плут [5], Сидалковский. Вы артист. Страх, какой вы образован! У меня был один такой барабанщик. Так тот точно, как вы, сыпал разными анафемами и тоже не любил, как вы со мной, лежать под ковдрой. К чему и меня приучил. А я, знаете ли, люблю идти мужчинам навстречу, вы понимаете, Сидалковский?

Сидалковский понимал это. Особенно в таком положении, когда в кармане не было ни копейки, а над головой даже такой дырявой крыши, как над домом Карапет. Потому пока вместо денег платил ей фальшивой нежностью и комплиментами, поддельными под настоящие.

РАЗДЕЛ XII,

в котором рассказывается о коллегах-селекционерах, глухом городке, неожиданной встрече, едином пассажирском поезде, дважды стреляном зайце, письмах, враче, хобби, воробьях, холостяке в командировке, Адаме и Еве

Приблизительно в то же время, когда Сидалковский прибыл из периферии в столицу, из столицы на периферию отбыл антипод (натурой и ростом) Сидалковского, кассир «Финдипоша» Адам Баронецкий. Он сошел на станции так называемого глухого городка, где женщина, по пустякам поругавшись с мужем, даже если бы хотела, не может предаться с чужим, потому что он так тесен и невелик, что каждый знает о другом больше, чем он сам о себе. Моды приходят сюда с таким опозданием, что у приезжего создается впечатление, будто они намного опережают столицу. Когда-то оно называлось райцентром и имело несколько двухэтажных домов, могло бы иметь еще столько, если бы их вдруг не перенесли в укрупненный район. Так что остались здесь поселковый Совет, госбанк, госстрах и филиал конторы связи на две телефонистки, которые при желании могли соединить вас с любым штатом Америки, но только не с соседней деревней. Телефонные разговоры здесь шли только деловые, вроде протоколов или телефонограмм, потому что об их содержании узнавал каждый житель ровно через полчаса. Может, поэтому с телефонистками в городке хорошие отношения поддерживали все и здоровались, как с директором чайной, у которого всегда где-то в подсобке было бутылочное пиво и спрятана — на всякий пожарный — водка с перцем. Телефонистки знали если не все, то почти все: и самые сокровенные тайны, и кто в кого влюблен, и кто с кем хотел бы встречаться, раньше тех, кто еще только вынашивал такие планы.

Единственный пассажирский поезд "Янушполь — Кобылятин-Турбинный через Жорновку" прибывал сюда раз в сутки (им, кстати, приехал и Адам Баронецкий), и это было настоящим праздником. За полчаса до прибытия поезда на станцию сходились, как на ярмарку, многие жители города. Этот поезд они встречали и провожали каждый день, хотя часто сами никого не встречали и не провожали. Здесь предназначались встречи — как деловые, так и любовные. Первые проходили в пристанционном буфете за кружкой бочкового пива и непременной «стограммовкой» (название чисто символическое), вторые — в железнодорожной лесополосе или полузабытом скверике железнодорожников, который даже весной напоминал о поздней осени.

В будни сюда приезжало не больше одного пассажира, в праздник — два-три. Все приезжие здесь знали, как и свою биографию. Даже если кто приезжал впервые, то заранее догадывались, с какой целью тот прибыл. Адам Баронецкий прибыл инкогнито, как гоголевский ревизор, и это сразу вызвало у местных жителей усиленный интерес к нему: кто он, зачем приехал?

Адам еще не успел ступить на перрон, как его начали бесцеремонно рассматривать, меряя с ног до головы, как опытные ихтиологи пойманную, но не известную до сих пор рыбу. Чашка готова была провалиться сквозь землю, но перрон именно перед тем заасфальтировали и ему это не удалось. Многочисленное и почтенное племя посетителей привокзальной площади катастрофически росло. Адам сделал какой-то непонятный пируэт на все, какие только были в природе, градусы (т. е. крутнулся на месте) и двинулся в сторону вывески, которую понимали даже интуристы: «Буфет».

Вдруг из толпы выбежала стайка девочек с цветами и направилась к Адаму с явным намерением встретить его пышнее, чем Сидалковского в столице.

— Вы из Киева? — спросили девочки Адама.

— Да. А что? — испуганно ответил тот.

— Вы Леня?

— Нет, Адам, — честно признался Кухлик, не прячась за псевдоним.

— Значит, вы не Леня, — цветы в девичьих руках безнадежно опустились. — Леня, значит, не приедет.

Адам стоял ни у них, ни у тех, давая возможность подержать портфель то левой, то правой руке, неловко дергая себя за обшлаги своего плаща или нервно строгая узловатые пальцы, похожие на косточки от бухгалтерской счета, в обшарпанные (как и у каждого холостяка) петельки.

— Понимаете, — начала девушка, которая в городке могла бы сойти за «мисс королеву», но здесь, оказывается, конкурсов не объявляли и поэтому ее называли гораздо проще — «КОРЧИТ С СЕБЯ КРАСУНЮ». — Видите ли, одна наша девушка переписывалась с одним вашим киевским парнем. Заочно. По фотографии. Леня чуть-чуть похож на вас. А он взял и не приехал.

— Может, еще приедет, — робко вставил Адам.

— К нам поезд прибывает только раз в сутки. А вы к кому приехали, если не секрет?

— Я? — растерялся Адам. — Я в командировку. Изучать спрос… у населения средних городков. Ну, спрос на шапки… Мы социологи, — откровенно говорил Адам, как человек честный и искренний. — Я из «Финдипоша», — гордо закончил.

— Может, вы пойдете с нами? — подала голос одна из девочек, чувствуя в Адаме покорность и кротость, которую все старые молодые люди носят при себе, как эполеты.

«С девушками надо смело и нагло, — учил робкого Адама теоретик семейной жизни периода матриархата Михаил Ховрашкевич. — 3 десяти, по социологическим исследованиям,