«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз
«Аристократ» из Вапнярки читать книгу онлайн
В сатирическом романе украинского советского писателя высмеиваются мнимые жизненные ценности современного мещанина. Поиски «легкой и красивой жизни» приводят героя этого произведения Евграфа Сидалковского в круг приспособленцев, паразитирующих на вдохновенном труде наших людей. В юмористически сатирический калейдоскоп попали и обыватели, и бюрократы, и другие носители чужой для нас морали.
«Это, может быть, и хорошо. Дома не узнают», — успокаивал себя Сидалковский-другой.
«Ну, кого ты из себя корчишь? Неужели ты без этого не можешь? Ты только посмотри на себя! — упрекал его Сидалковский-первый.
«К этому меня обязывает моя внешность», — усмехнулся Сидалковский-второй.
«Не лги, — грубо его оборвал Седалковский-первый. — Так уж ты родился. Тебя ничто в мире не изменит. Ты как не ступнешь, так и лжешь».
«Кажется, чуть-чуть не так, — нагло поправил Сидалковского-первого. — Не ступнет, как не лжет. Но что поделаешь, я такой».
«Себелюбие когда-нибудь тебя погубит».
«Себелюбие — это бескорыстная любовь к материи во всех ее проявлениях. Все хотят казаться немного лучше, чем они на самом деле».
«Но не в столь резко выраженной форме».
«Кто во что горазд», — не отрывал глаз от газеты, любуясь собой.
«Ты когда-нибудь плохо кончишь. Историю твоей жизни будут писать в одном из райотделов внутренних дел, где вместо разделов будут стоять параграфы».
«Это уж, извини, слишком», — Сидалковский был обижен в собственных чувствах.
«А ты посмотри, до чего дошел: фотоснимки, хлеб-соль. Фамилию жирным шрифтом набрали! И какое! Седалковский! Какой же ты к черту Сидалковский?»
«У человека должно быть все прекрасное: одежда, почерк и фамилия, — первый взял первый кучу газет. — А тем более у человека, — продолжал он смотреть на портрет Сидалковского-второго, — с такими данными…»
«Ну, какие у тебя данные? Что ты умеешь? На что ты способен? Почему ты решил, что создан для чего-то особенного?
«Слушай, ты, — обиделся неожиданно Сидалковский-другой. — Говори, но не зарывайся…»
Два-три журнала, как любят выражаться газетчики, действительно вместили несколько информаций о прибытии польской и молдавской делегаций. Две из них дали даже снимок Сидалковского и текстовку: «На фото: польские и молдавские друзья на перроне. Член польской делегации Сидалковский принимает хлеб-соль».
"Не руководитель, а только член делегации!" — зацепило за живое Сидалковского, и он принялся за молодежную газету. В ней напечатали фотоснимок с расширенной текстовкой, где, в частности, сообщалось о частичном затмении солнца, которое якобы немного затмило праздничное торжество. Но, несмотря на стихийную беду, встреча прошла на высоком уровне.
Речь тоже была опубликована. На первых страницах во всех газетах подряд. Но не Сидалковского, а одного из министров: Гондураса или Гваделупы. Сидалковский точно не помнил, потому что, во-первых, в тех странах никогда не был, а во-вторых, это к его приезду не имело никакого отношения.
Сидалковский поднялся, размял свои длинные нижние конечности и начал (который раз) выворачивать все карманы, как учебники студент, которому все время кажется, что в один из них он когда-то положил трешку. Карманы были пусты, как бочкотара на овощных складах, только в нагрудной лежала вчетверо сложенная бумажка, а в штанах, вместе с носовым платком и пилочкой для ногтей, — вторая. Это были записочки: рекомендация от Мурченко и памятный адрес от Тамары. Первая цидула, по мнению Сидалковского, имела какой-то смысл, вторая же его совсем не взволновала. «Хотя бы квартира была, а то такая же бездомная, как и я», — подумал Сидалковский. Не торопясь, разорвал цидулу на мелкие кусочки, подошел к умывальнику, напоминавшему часы Кулибина (у него ровно через минуту падала капля воды с неотремонтированного жэком крана) и бросил клочки в тазик.
Потом развернул записку Мурченко. Когда смотрел на нее сбоку и немного наискосок, то создавалось впечатление, что она писалась в Ташкенте во время землетрясения или в трамвае, потерявшего управление или вагоновожатого. «Дорогой и многоуважаемый Стратон Стратонович, — Славатый на эпитеты не скупился. Слова не стоили ничего, но так и просились в душу, как падающие метеориты на землю. — Наконец-то я нашел себе достойную замену — человека с прекрасным почерком, моего самого близкого и лучшего друга Сидалковского. Он, думаю, полностью заменит меня, а госплемпыги от этого только выиграют: у него почерк гораздо лучше моего». Заканчивалась записка, как сказка: «Он вам пригодится». Постскриптумом стояло: "Я верю: Сидалковский оправдает и ваше, и мое доверие".
— Ура! Ура! Ура! — трижды воскликнул Сидалковский и свернул записку, как флаг, пряча ее за пазуху.
В комнату не вошла, а вкатилась Карапет. Веселая, жизнерадостная и круглая, как ядро барона Мюнхаузена. Она, казалось, никогда не ходила, а только перебирала в воздухе короткими, но довольно массивными ножками, словно кукла, незаметно подвешенная на ниточке. Поставила возле этажерки огромную хозяйственную сумку, похожую на рюкзак туриста-любителя, и подплыла к Сидалковскому. Он лежал по диагонали на постели в пиджаке, в штанах, в своих лакированных ботинках, и, поглядывая на вспышки каштановых свечей, напевал свою любимую:
Пахнут в Киеве каштаны,[4]
Ходят по Киеву киевляне,
И киевлянок незамужних — тьма…
Был я в Лондоне и Брюсселе,
В Известняке и Марселе.
Лучшего города Киева нет.
На хозяйку квартиры, походившую на Хозяйку Медной горы, он словно не обращал внимания.
Имел девушек знакомых, друзья,
Я в Неаполе и Тулузе,
Мавританки падали к ногам.
Расставляли хитрые сети.
Да нет во всем мире
Лучших киевлянок волшебных!
— Сидалковский, — перебила его Карапет, которой не понравилась последняя строчка в песне. — Чего вы всегда ложитесь на кровать обут?
— А мне незаконченное высшее образование не позволяет разуваться, — улыбнулся Сидалковский и голосом Эдиты Пьехи продолжал:
В скверах парочки гуляют,
Быстрые «Волги» жигуляют.
Везде тебе идиллия сама!
А у меня ни квартиры, ни М-24,
Нет прописки в Киеве нет.
— Все будете иметь, чтобы захотели, — сказала Карапет. — Только надо крутиться.
— Как ваш план, как выручка? — поинтересовался Сидалковский и, словно вспоминая предыдущий вопрос Карапет, добавил. — Это раз, а во-вторых, так сейчас лежит вся Европа… Как ваш план, как выручка?
— Хорошо. У меня всегда план, — раздеваясь, похвасталась Карапет.
— Выходя из магазина, не оставляйте в своих кошельках денег. Это не вежливо. Не так ли?
— Совершенно. — Карапет принялась у плиты, и так исправно, как алхимик у своих реторт.
— Какие планы на будущее? — снова поинтересовался Сидалковский и заходил по комнате с видом какого-нибудь исторического лица. Ассоциация была удалена и улавливалась с трудом. Он гордо держал на плечах голову, которая всегда вписывалась в данный ансамбль и ни в чем не нарушала гармонию. «Человеческая голова, — подчеркивал Сидалковский, — должна быть прекрасной — как по внутреннему содержанию, так и по внешнему оформлению». — Так какие же наши планы, если не секрет? — переспросил Сидалковский.
— На что вы намекаете? — настороженно
