От дела не отрывать! - Чудомир


От дела не отрывать! читать книгу онлайн
В сборник уже известного советскому читателю болгарского писателя-юмориста Чудомира (1890—1967) входят лучшие его рассказы. Герои этих веселых рассказов, созданных в 30-е годы, — болгарские крестьяне и городской люд.
Думал он, думал, повторял это словечко и умственно и вслух, пока голова кругом не пошла, запер склад — и в корчму к приятелям.
— Ты что пригорюнился, как прогоревший торговец? — спрашивает его дядя Ко-ста Шерстяник.
— Брось, — говорит, — не до разговоров. Такая тоска, что сердце ни к чему не лежит!
— Расскажи-ка, расскажи, — проверещал Динко Пищик, — не таи. Расскажешь, на душе станет легче, и угостишь нас.
Рассказал им Лалю от начала до конца про письмо, и как дошло дело до хитрого слова, все трое задумались. Сидят за столом, не пьют, не говорят и к закуске не тянутся.
Сам понимаешь, приятельство, старая дружба, каждому хочется помочь, но не тут-то было!
— Номен… номен… номеннн… — заладил с серьезным видом Коста Шерстяник. — Было бы, к примеру, «номер», сразу бы сказал, что это значит. Но оно, окаянное, с «н» на конце. Номен-кла-тура!.. Длинное, дьявол! Европейское слово. Туман! Сущая загадка!
— Кла-тура… кла-тура… тура… Эй, Лалчо, а не в насмешку ли это написано, а? — подхватил Пищик. — Уж не намекают ли, что ты сидишь на складе, ничего не делаешь, а деньги получаешь? Тура!.. Вытурить тебя хотят… От слова турнуть.
— Замолчи, дубина! — огрызнулся Паличолка. — Ничего не делаю! Иди ты побездельничай! У меня в мозгах замутилось от этой работы, а он — вытурить…
— Я не в обиду, а к примеру… — заморгал Пищик. — Я только к слову… И так можно понять.
— Как же — поймешь! Выхватил конец и гадает. Разве так делают? Это все равно что меня назвать Чолка вместо Паличолка. Разве это одно и то же? Одно просто Чолка, а другое тоже Чолка, но паленая. Есть, значит, разница. И ты лучше не суйся не в свое дело.
Долго спорили наши грамотеи и к полуночи закрыли собрание, ничего не решив.
На следующее утро Лалю открыл склад, а как роздал инструмент, тотчас повесил замок и, не глядя ни на дождь, ни на ветер, пустился прямо к попу Костадину.
— Батюшка, — взмолился он с порога, — ты наш отец родной и мать родная, но это слово я должен узнать и выполнить приказ, пока инженер не явился, иначе, — говорит, — мне жизни не будет.
Долго жевал поп это слово, перевертывал во рту, как сухую корку, пощипывал бороду и наконец пробормотал:
— Не славянское это слово, сынок, нет такого в церковных книгах! И не нравится мне оно. Наверно, протестантское, а от протестантов я и твердого знака не хочу слышать. Не спрашивай меня о таких нечестивых вещах. Не знаю.
Дядя Марин, пенсионер, даром что бывший налоговый инспектор, два дома имеет, сын у него главный учитель и может вмиг сложить столбик чисел в две пяди длиной, — и он не растолковал это слово.
— Не мое это дело, милый. Рад бы тебе услужить, — говорит, — да не могу. Тридцать семь лет дня не пропустил, чтоб две газеты от корки до корки не прочитать, но такого раскоряченного и дурацкого слова не встречал. Наверно, перепутано там что-нибудь. Не такое оно, как ты говоришь.
Паличолка совсем отчаялся, нос повесил и не знает, что делать.
Вечером заглянул к Конкилевым, старого учителя Матея спрашивал, жену к гадалке посылал, всю ночь по всем ученым соседям ходил, но все только плечами пожимали, а толком ничего не сказали.
Пришел домой он только на рассвете, промокший до костей. Жена проснулась, разожгла огонь, он посидел у печки, но, видно, здорово его прохватило — зубы у него стучали, как швейная машинка. Потом его совсем развезло, в жар бросило, и грохнулся он ничком на постель. Навалила на него жена все одеяла, чай вскипятила и два горячих кирпича приложила, один к ногам, другой к животу, а он стонет, мычит и временами это слово повторяет, словно в бреду. Когда утром жена его раскутала, глядь — а он уже вытянулся, будто скалку проглотил, и руки окоченели, как костяные.
Уморило его это слово, э-эх! Угробило какое-то никудышное еретическое слово! Не мог человек ни понять его, ни списка сделать — и вот вам!
ПРИВЫЧКИ
Уж если заведется привычка, скажу я тебе, никак от нее не избавишься! Дядя Добри Ингилиз, например, имеет обыкновение подремывать, стоя за свечным ящиком во время службы. Певчий Илийка поет-заливается, а левой рукой все штаны поддергивает, чтобы не свалились. А дедушка Колю Пономарь, как только присядет, вынимает ножик и начинает скоблить себе ногти.
Все это привычки, просто привычки, и ничего больше! У каждого они есть, и каждый таскает их с собой и в праздник и в будни. И осуждать их не надо, если они не помеха делу. Вот поп Костадин, добрая и кроткая душа, — ни на кого, кроме попадьи, руки не поднимет, — привык во время службы все успевать: и молитвы читает, и тут же с прихожанами поговорит, и поругается, и еще кучу дел переделает.
В субботу, например, закутается в шаль, наденет две пары носков, примотает к пояснице под рясу красным загорским поясом теплый кирпич и поплетется на кладбище. Подойдет для поминания к какой-нибудь могиле, выругает под нос сначала всех живых вокруг, потом покойников, замахает кадилом и начнет:
— Э-э-э… помо-олимся за упокой души усо-опших рабов божьи-их…
Потом вдруг остановится и раскричится на бабье:
— Где у вас вино, где свечи? Где все остальное? Ротозеи! Остолопы!.. Панайота, Станки, Пенки, Пенчо, Энчо, То-о-оты, Тодора, Симо, Димо, Димчо, Косю, Досю, Кали-о-пыыы!..
Перечислит покойников и снова за свое:
— Ну! Ну! Подавай! Подавай кутью и что там у вас еще, а то некогда мне! Не зевай!.. В месте зла-а-ачне, в месте по-ко-о-йне, иде же несть болезни, ни печали, ни воздыхааанияаа…
И, не докудахтав до конца, отправится за какой-нибудь другой женщиной. Идет, значит, поет на ходу и спрашивает:
— А далеко могила-то?
— Да не очень далеко, батюшка, — вон там, на том конце!
Поп посмотрит исподлобья и процедит сквозь зубы:
— Чтоб ей провалиться!.. Веее-е-ечная па-а-мять, ве-е-ечная па-а… Будто я тебя не знаю — двух левов не заплатишь, а иди аж на другой конец!.. Что я — ломовая лошадь! Кабала! Тьфу!.. Па-а-а-мя-ать, ве-е-чная па-а-амять…
Подойдет к могиле, вроде немножко успокоится и затянет кротко и протяжно:
— Во блаже-е-е-нной памяти ве-е-е-чный поко-о-ой…
И опять его прорвет:
— Хорош покой! Нечего сказать! Все бурьяном заросло, грязь, в лампадке мух полно!.. Упокой, господи, души усо-о-о-п-ших: Рачо, Тачо, Боны, Коны… Говори дальше, какие покойники! Потерял я твою бумажку! Говори!
Начнет