Неорганизованная публика - Александр Николаевич Петрин

трактовка нужна. Григорьев ничего не понимает! Он, как попугай, плетется за автором. А у автора там в тексте что? Пшено!.. «Я вот что намерен сказать, я прошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревность чувством оскорбительным… Нынче я не заметил, но, судя по впечатлению, какое было произведено на общество, все заметили, что ты вела себя не совсем так, как могла бы держать…» Разве так можно: нудно, сухо, как протокол какой. Зритель заснет. Поэтому зритель наши спектакли и не…

— Но-но-но…

— Да нет, я не об этом! Я к тому, что реплики Каренина надо сократить, оживить, может, добавить кое-что… Я бы сам добавил! А такой текст только сковывает актерскую инициативу и самоотдачу…

— Да это же Льва Николаевича Толстого текст, ты соображаешь?

— Мало ли что! Нельзя же идти на поводу у автора. Артист должен играть так, как он сам эту роль понимает… Автор тормозит… Да и вообще эта роль как-то мало дает актеру для самовыражения. Вот, например: он мало передвигается по сцене, больше сидит. У меня идея появилась, как подчеркнуть его глубину, что ли, сущность, гнилое нутро, но я пока не полностью остановился на этом варианте. Надо, чтобы он схватывал Анну за волосы и бросал на пол, можно даже пару раз дать ей пинком…

— Да ты в уме?! Опомнись! Это — Каренин — аристократ! У них, Боренька, не принято было жен за волосы таскать. Не купцы все-таки.

— Неважно. Главное, показать его внутреннюю сущность, он — лицемер: в гостиной ведет себя прилично, а дома распоясывается, показывает свое капиталистич… то есть, феодальное нутро… Собственник, относится к жене, как к предмету…

— Ерунду не городи! — встал главреж. — В общем вот что… Сейчас меня там агенты-распространители билетов ждут. Потом с тобой поговорю. А о Каренине и думать брось.

Поговорить с Борей главрежу долго не удавалось, ибо главрежская жизнь состоит в основном из урегулирования всевозможных ЧП.

Сначала электрик пережег радиолу, под которую для привлечения молодежного зрителя проводились в фойе танцы до и после спектакля, а также в антрактах, как сообщалось в афишах.

Потом лирическая героиня без спросу уехала с какой-то дикой бригадой в район и там застряла.

Наконец, новая уборщица по ошибке отнесла в магазин все шампанские бутылки, необходимые для показа разложения господствующих классов.

За это время главреж только мельком видел Борю.

Один раз, одетый в свою лакейскую ливрею, он сидел, развалясь на ампирном диванчике, а перед ним стояли Вронский и Каренин, дружески откусывавшие от одного бутерброда.

— Ребята рассказывали, — проповедовал Боря. — В кинематографе автора вообще за человека не считают! Как кому нужно, так он и обязан переделывать сценарий. Я не говорю уж о режиссере или артисте, но если, скажем, оператору нужно себя выразить, давай переделывай, а ты думал как? Там даже уборщица, и та…

Другой раз он с томным видом тащил по лестнице юную статистку:

— Вот где действительно простор для творчества! Там индивидуальности не ущемляют! А у нас что? Болото! Болото оппортунизма…

Когда же наконец у главрежа появилось свободное время, к нему пришел сценариус:

— Сергей Павлович, Бабешко кем заменим?

— А что с ним?

— В Москву поехал, в «Современник» поступать…

ДЛЯ ТЕХ, КТО В ПОЛЕ

Рассказ тракториста

Мы с Васькой пахали отдельный клин далеко от полевого стана. Жили в палатке, как какие-нибудь туристы. Хорошо жили. Только вот кое с какими харчами да с куревом были, как говорят, перебои.

Однажды на горизонте заклубилась пыль.

— Автолавка жмет… — обрадовался Васька. — Сейчас куревом запасемся.

Но это оказалась не автолавка, а книжный фургон. Из него вылезла знакомая нам продавщица Лидочка и сказала:

— Мальчики! Выбирайте себе какие нужно книжки в кредит, да не копайтесь, мне еще надо в десять мест поспеть.

Мы хотели купить по брошюрке, но Лидочка сказала, что не за этим она перлась в такую даль.

Тут Ваське показалось, что Лидочка как-то особенно на него взглядывает, и он для форса купил сочинения писателя Чехова за три рубля пятьдесят копеек.

Чтобы не отставать от Васьки, а также для поднятия своего авторитета я купил толстую книжку «Эстетика» за два рубля.

Вечером, когда я лег спать, Васька разжег посильнее костер и начал читать сочинения писателя Чехова. Он читал почти до утра, при этом то и дело невыносимо ржал и сжег почти все подсолнечные будылья, которые мы запасли для костра. Потом целый день клевал носом и чуть не падал с прицепа.

В середине дня к нам опять приехала машина. Из нее вылез толстый дядька:

— Зубы, ребятки, будем вставлять? Обслуживание на местах! Забота о тех, кто в поле!

У Васьки вместо одного зуба была дырка, которая получилась еще зимой, когда Васька ходил в гости в соседнюю деревню Сапожиху на какой-то праздник.

Толстый дядька сделал смерок с этой дырки и велел Ваське после пахоты приехать в район, где ему вставят зуб.

Я же этому дядьке не дался, так как с детства боюсь зубных врачей и их скрипучих машин.

Потом, часа через два, приехал портной из районного ателье. Мы с Васькой заказали по модному костюму: он — синий, я — коричневый. Портной нас вдоль и поперек обмерил и тоже велел приезжать в район. Васька совсем загордился и высказал мысль, что завтра к нам должны приехать артистки. Потом он мечтал, как вставит золотой зуб, наденет синий костюм и пойдет с Лидочкой гулять в клуб, а по дороге будет разговаривать насчет сочинений писателя Чехова.

В эту ночь он спал как убитый, а утром вместо артисток к нам заявился какой-то парень в очках и сказал, что прочтет лекцию о спорте. Мы лекцию с удовольствием бы послушали, но нужно было работать. Васька только спросил, правда ли, что в воротах одной зарубежной команды стояла обезьяна и что ее убили мячом. Лектор сказал, что он этого не знает, и пусть кто-нибудь из нас распишется в путевке. Но от лекции все-таки была нам польза, потому что лектор дал нам по три сигареты.

Не успели мы их искурить, как прикатил на газике сам председатель.

— Ну как, ребята? — еще издали закричал он. — Все в порядке? Обслуживание на высоте?

— Спасибо, Иван Кузьмич! — ответили мы. — На высоте! Вот если бы всегда так обслуживали… А сейчас вопросы есть: курево когда подвезете?

Он поглядел, да так, что нам стало неловко.

— Эх, вы! — укоризненно сказал председатель. — До чего же люди могут обнаглеть, а? Им