Неорганизованная публика - Александр Николаевич Петрин

пятачку. И победила моя принципиальность, высокая правота… «Это, говорит, для нас не проблема. При наших доходах обеспечить фермы книжками — раз плюнуть, забираю, говорит, я у тебя и книжек, и плакатов для ферм, только, чур, либо сам отберу, либо компетентное лицо попрошу». Ну — по рукам. А я себе думаю: твое дело — отбирать, мое — до-бав-лять! Понял, в чем гвоздь?

— Таким путем, значит, вы и создали библиотеки на фермах?

Петр Кузьмич солидно кивнул:

— Понятная вещь.

— Пойдемте, посмотрим.

— Это ни к чему. Сведения по этой операции самые свежие все здесь. Да к тому же бабы там. Народ грубый, злоязычный. Баба, она баба и есть, хоть ей кол на голове тешь. Научно обоснованный фактор, как говорится. На них разве когда угодишь? Ну, ежели захотел, — пойдем. Хе-хе-хе!

…В красном уголке молочнотоварной фермы сидели две молодые доярки.

Спирин поздоровался и, осмотревшись по сторонам, удивился: стены сплошь были залеплены выцветшими плакатами.

— Изопродукцией обеспечены сверх ста и еще ста процентов, — пояснил Петр Кузьмич, с удовлетворением озирая плоды своей деятельности на ниве просвещения боевских пайщиков.

Со стен бронзовые спортсмены напоминали о спартакиаде, прошедшей прошлым летом; доярка в ярко-красной кофточке призывала: «Получим от коровы по 2000 килограммов молока!»; под гигантскими изображениями черепашки длинные столбцы текста подробно рассказывали, как определить количество этой черепашки на каждом квадратном метре и как ее уничтожают с воздуха; несколько плакатов наглядно растолковывали, как переходить улицу в большом городе, чтобы не стать жертвой уличного движения.

— Да… — только и смог выговорить Спирин.

— Что, Петр Кузьмич, новому человеку свою галерею показываете? — бойко сказала одна из доярок, озорно поглядывая на Спирина. — Эту выставку у нас так и прозвали — Кузьмичевская галерея. Смеху было…

— Это вы можете, — первый раз за весь день нахмурился Петр Кузьмич. — Серьезные научные вещи перед вами демонстрируют, а вам все хахачки да хохочки! Так некультурными и остались… Вот скажи, сколько утка может прожить? Или гусь? Не знаешь? То-то!

И, снова оживившись, обратился к Спирину:

— Я этим вопросиком зоотехника нашего ох и смутил! Самокритично говорю… Как бы между прочим спрашиваю: сколько утка может прожить? Ученый человек, институты кончал, как вот вы, а так и не ответил. А на поверку оно выходит вот как: домашняя утка может сорок лет прожить, дикая — все сто. А гусь домашний — шестьдесят пять, дикий тоже, считай, все сто. Теперь, ежели взять верблюда или, обратно, обезьяну-павиан, то они…

— Ну как — помогают плакаты? — спросил Спирин у девушек.

— Кое-кому помогают, — охотно отозвалась самая молодая. — Зиночке нашей помогают. Ей чуть что, она ручки сложит и на плакат: «Я две тысячи килограммов молока от коровы при любой погоде получу». А мы за четыре тысячи боремся. Плакат лет пять, наверное, в кладовке пролежал.

— А черепашка, — добавила другая доярка, — уже лет семь как вся без остатка вывелась. Мы хотели было плакаты поободрать, да раздумали — все зимой теплее будет. Еще представителя из района пригласили, чтоб галерею показать, и из области. Вы, случайно, не из области?

— Вы еще книжки посмотрите, — посоветовала первая доярка.

— Чего их точки зрения слушать? — вступил Петр Кузьмич. — Тоже мне — ценители… Ваше дело — коров доить. Корова и останется корова, хоть ей сто книжек прочти. Существо млекопитающееся, бессловесное и жвачное. Все одно…

Спирин тем временем просматривал книги, сваленные где и как попало. Чего только здесь не было! И «Основы рациональной патологии животных», и «Типовой проект пункта искусственного осеменения коров и кобыл», и фундаментальный труд «Флора и фауна Японии», и руководство для массовиков-затейников…

— Чтобы, значит, их развитие не шло в одну сторону, делаю всесторонний подбор, — тихо сказал Петр Кузьмич Спирину. — Любая книжка, ежели вникнуть с исторической точки зрения и без лакировки действительности, — нужная. Вот, к примеру, «Флора и фауна Японии»…

Петр Кузьмич неуклюже взял в руки толстую книжку и, поплевав на пальцы, начал перелистывать страницы:

— Иди, иди сюда, насмешница! — подозвал он бойкую доярку. — Иди, не укушу! Хе-хе!.. Ну-ка скажи, кто такой феникс? Не знаешь? То-то! А он, вот он, гляди: петух! Сам с воробья, а хвост — три метра. Или вот сальное дерево. Сало из плодов вытапливается… Интересно и поучительно. Молчите? То-то!..

— Книга — это тебе не керосин, — говорил Петр Кузьмич Спирину на обратном пути. — Книгой с умом надо торговать…

БАБАШКИН РЕАГИРУЕТ

Два выходных дня в неделю застали Мухина врасплох.

Ни сада, ни огорода он не имел, так как во времена давно прошедшей кампании по борьбе со всевозможными частниками был напуган фельетоном «Плантаторы». В кино и театр он не ходил, потому что купил телевизор.

На футбол, будучи человеком непьющим, он тоже не ходил. В лесу и на речке можно простудиться, а спать днем дома — опасно в смысле инфаркта. И книг Мухин не читал по той причине, что классики, как он считал, устарели, а современные авторы, как он не раз слышал, пишут плохо.

Поэтому, немного поразмыслив, Мухин решил развивать свой ум и заполнять досуг чтением газет и журналов.

Из экономии Мухин сам их не выписывал, хотя и состоял в общественных распространителях печати, а читать ходил в соседнюю читальню, которая в связи с недавно проходившей кампанией «Дадим звучные, красивые имена!» получила название «Огонек».

Однажды на одном из столов, рядом с пустым графином, он увидел толстую «Книгу жалоб и предложений». Книга была еще чиста. Этого Мухин стерпеть не смог. Он уселся за стол, извлек авторучку, некоторое время сидел неподвижно, устремив взгляд в потолок, потом перевел его на пустой графин, встрепенулся и начал вдохновенно писать:

«В то время, как в нашей стране все шире развертывается сеть библиотек и читален, а также все полнее удовлетворяются возросшие культурные потребности населения, некоторые госучреждения все еще плетутся в хвосте поставленных задач. Неустанно повышая в читальне свой культурный уровень, трудящиеся города хотят утолить не только жажду знаний, но и жажду в прямом смысле этого слова. Почему не позаботиться о насущных потребностях народа и не организовать при читальне небольшой буфет, где герои трудовой славы могли бы без отрыва от книги выпить стакан тонизирующего напитка «Саяны», чтобы с новыми силами устремиться к вершинам знаний».

Когда об этом пожелании узнал Бабашкин — старая, закаленная в починах и кампаниях номенклатурная единица — он сразу схватил телефонную трубку:

— Машин? Привет… Я, я… Тут такое дело… В книге жалоб читальни… как ее, черт… «Минутка»?.. Нет… И не «Улыбка»… И не «Мечта»… Вспомнил — «Огонек»!.. Так вот, там один