Нелюбимые - Дмитрий Болдин

все довольны. Я не мог рассказать всю правду, поскольку не хотел ее расстраивать. Про Аню она меня не спрашивала.

В один из дней я увидел в кофейне Санто — хотел убежать на кухню, но он заметил меня и громко поприветствовал. Санто спросил, что я делаю в кофейне и почему на мне фартук, а не смокинг. Я взял с полки стеклянный стакан, крепко сжал его в руке и рассказал, что решил навсегда завязать с журналами и больше к ним не возвращаться. Он понимающе улыбнулся и попросил, чтобы я лично приготовил ему кофе, а потом добавил, что такое решение стоит отметить. Он достал из кожаного рюкзака черный конверт и протянул его мне. Когда я его открыл, то увидел в нем пригласительный билет на день рождения She. Санто сказал, что помнит, как я говорил ему, что моя девушка имеет отношение к изданию, и этот пригласительный для нас с ней. Затем он оценивающе осмотрел меня и попросил внимательно отнестись к дресс-коду.

***

Последним постом в «Адовом кольце» значится новость о том, что Аня стала вице-президентом московского отделения большой консалтинговой компании, которая решила провести ребрендинг и сменить название. На фотографии к посту Аня сидит в черном брючном костюме за стеклянным столом, на котором аккуратно разложены канцелярские предметы и стоит открытый ноутбук. Взгляд Ани направлен в сторону камеры, а за ее спиной в панорамном окне видно Ленинградское шоссе. Я несколько раз перечитываю пост, а потом кладу телефон во внутренний карман пиджака, и меня ослепляет череда вспышек. Я поднимаю глаза и замечаю на потолке роспись, в которую пытаюсь вглядеться и разобрать, что на ней изображено. Когда ко мне возвращается зрение, меня ­кто-то хлопает по плечу и показывает экран фотоаппарата. Я понимаю, что этот человек в приталенном черном костюме — фотограф, он спрашивает мое имя. Я резко поворачиваюсь и вижу за своей спиной три большие буквы SHE, горящие холодным светом и работающие фотозоной. Говорю фотографу, что обо мне можно не беспокоиться и снимки со мной никому не пригодятся. Он с непониманием смотрит на меня, а потом просит отойти, так как к фотозоне приближаются другие гости и ему нужно их сфотографировать. Я вижу, как по мраморной лестнице поднимаются женщины в вечерних платьях в сопровождении мужчин в строгих костюмах. Когда они подходят к фотозоне, фотограф приглашает их попозировать, а я быстро ухожу в общий зал, разделенный тремя длинными столами, на которых лежат живые цветы и горят настоящие свечи.

У сцены девушка с рацией проводит последнюю проверку работы экранов. У пульта звукорежиссера я замечаю двух молодых парней в смокингах, читающих сценарий. Один из них на ухо ­что-то сообщает другому, отчего у того на лице возникает удивление, а потом они поворачиваются в мою сторону и пристально смотрят на меня. Я усаживаюсь за один из столов и разглядываю задекорированный зал. В кармане вибрирует: сообщение от Кати. Она пишет, что один из ее соседей переезжает в другой город и его комната освободится. Катя предлагает мне ее снять за небольшие деньги, а потом пишет, что так мы будем ближе друг к другу. Я отвечаю, что это хорошая идея, и предлагаю обсудить ее после мероприятия. В ответ Катя присылает сердечко, а я выхожу из переписки и пролистываю ленту телеграма в поисках новости об Ане, чтобы перечитать ее снова. Прокручиваю ленту, но не обнаруживаю канала, а когда вбиваю в поисковике «Адовое кольцо», телеграм ничего не находит, словно его ­кто-то удалил. Я пробегаюсь по ленте с чатами еще раз, и внезапно мой взгляд приковывает переписка с Лехой. Я замечаю, что напротив моего последнего сообщения горят две синие галочки — оно прочитано. Я резко выхожу из-за стола и быстрым шагом иду вдоль зала, чтобы найти тихое место. Я не отрываю взгляда от экрана телефона, на котором открыта переписка с Лехой. Меня останавливает девушка с рацией и просит не ходить по залу до начала мероприятия. Тогда я скрываюсь за деревянной черной дверью, оказываясь в туалете с тремя кабинками и одним большим зеркалом.

Когда понимаю, что, кроме меня, здесь никого больше нет, закрываюсь в одной из кабинок и сажусь на крышку унитаза. Захожу в переписку с Лехой — верхняя строчка сообщает, что ­кто-то заходил в его аккаунт совсем недавно, а затем загорается надпись online, и по моему телу пробегает дрожь. Я вглядываюсь в синюю строчку и понимаю, что ­кто-то прямо сейчас с его номера сидит в телеграме, а может быть, и он сам. Мой большой палец тянется к иконке в виде телефонной трубки, и, когда я решаю нажать на кнопку вызова, телефон внезапно сам начинает вибрировать, а палец от испуга срывается на кнопку «принять».

— Алло, — раздается женский голос, а на экране появляется фотография Алисы. — Алло? Макс, ты тут?

Трясущимися руками я подношу телефон к уху и отвечаю:

— Алиса?

— Приве-е-ет! — растягивает она. — Расскажи мне, как ты там?

— Я… не знаю, Алис. Правда, не знаю. — Мои губы начинают дрожать. — Вернее, не понимаю, как я.

— Макс, у меня ощущение, что ­что-то происходит странное. У тебя нет такого?

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я и слышу, как ­кто-то заходит в туалет. Шаги останавливаются, словно ­кто-то оглядывает комнату, а потом удаляются в соседнюю кабинку, и я замечаю черные лакированные ботинки. — Алис, о чем ты, расскажи, пожалуйста.

— Да я не знаю, как объяснить. Вот «Адовое кольцо» исчезло только что. Ты исчез. Ч­то-то происходит. Ну такое, интересное, знаешь? — Алиса посмеивается. — Все как будто неспроста. Все, что произошло с тобой, со мной, ну, с нами, я имею в виду, — как будто бы вело всех ­куда-то.

— Я всегда чувствую, когда ­что-то происходит. Но в этот раз все слишком быстро было. Слишком…

— Да, да, я про это же, — говорит Алиса. — К­ак-то раз — и все перевернулось у всех. Надеюсь, у тебя все классно, Макс.

— А у тебя как, все хорошо?

— У меня — да. Сегодня солнце было, я много гуляла. Набрала ребят, но они, оказывается, на отдыхе. Леха не взял трубку ­почему-то. Ну, может, ­где-то тусуется. Слушай, Макс, я же знаю, что ты работаешь в Милане, в глянце. Твоя мама виделась с моей и рассказала про твои успехи. Я за тебя очень рада. Расскажи, как вообще там? Тебе там лучше, чем в Москве?

На мои туфли падает капля, и когда я поднимаю голову, то понимаю, что она не с потолка. Я пытаюсь собраться с силами, но чувствую, как к горлу подступает ком.

— Тут все улыбаются и делают вид, что все в порядке, но оказывается, все не так уж и весело, — произношу я.

— В смысле? Там вообще не весело? — озадаченно спрашивает Алиса. — Ну у тебя же все хорошо, у тебя там классное жилье?

— Да, ­как-то стало невесело. Не помню, чтобы так было раньше. — Я прерываюсь и утираю рукавом слезы. — Я не знаю, что делать дальше. Просто не выдержу так. Я не хочу просыпаться, понимаешь?

— Подожди, я не поняла ничего. Мне рассказали, что у тебя все хорошо. Почему ты не хочешь просыпаться? — У Алисы в квартире раздается звонок в дверь, и связь начинает сбоить. — Слушай, я вернусь, я тебе пе… ре… зво…

— Я не знаю, честно. Давай поговорим. Давай просто поговорим? Просто поговорим. Сейчас. Ты слышишь меня? Алло? Прерываешься. Алло?

— Мне кажется, не я прерываюсь, это у тебя ­что-то.

— Не клади трубку. Алло? Я тут, а ты? Пожалуйста, поговори со мной. Все стало невыносимо. Вся эта мишура, она… ее больше нет.

— Макс, я ничего не понимаю. Что у тебя там происходит?

— Не знаю. Я не знаю. Просто не думал, что станет так трудно. Было же хорошо. Наверное. Может, мне так казалось.

Я слышу, как человек из соседней кабинки выходит и моет руки, но, когда вода выключается, он не уходит, а продолжает стоять, словно подслушивает разговор.

— Макс, ты пропал, — раздается голос Алисы, и я уменьшаю громкость на телефоне. — Макс, алло?

Человек берет бумажные полотенца, вытирает руки и подходит к двери, за которой нахожусь