Нелюбимые - Дмитрий Болдин

колоколов. Я допиваю кофе, и Катя говорит, что ее соседи скоро вернутся и мне надо уходить к себе, а потом просит, чтобы я не отключал свой телефон. В коридоре среди множества пар обуви нахожу свои кеды, зашнуровываю их, а когда поднимаюсь, Катя делает шаг и нежно обнимает меня за шею. Она целует в щеку, берет за руку и говорит, что знает, как мне трудно, поскольку один ее близкий друг тоже был в отчаянии и ему тоже пришлось уехать. Я уточняю, что с ним произошло, но Катя лишь сообщает, что сейчас с ним все нормально, он помирился со своим отцом. Я обещаю не выключать телефон и быстро сбегаю по лестнице вниз, выхожу на оживленную улицу и сливаюсь с потоком людей, а когда иду вдоль кафе и сувенирных лавок, останавливаюсь рядом с небольшим магазинчиком с прессой и захожу внутрь.

Я оказываюсь в небольшом пространстве, вокруг с обложек газет и журналов на меня смотрят политики, звезды, спортсмены и модели, чьи силуэты окружены яркими и кричащими заголовками, сообщающими об очередном скандале или эксклюзивном материале. Из небольшой колонки у кассы доносится голос американского певца Перри Комо, спокойно и мелодично напевающего о невозможности прожить жизнь без ­чьей-то любви. Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю приятный запах газетной бумаги и типографской краски, а когда вновь открываю глаза, то беру последний номер She и быстро пролистываю его, не вглядываясь в содержание. Меня замечает пожилая продавщица и спрашивает, может ли ­чем-то мне помочь. Я провожу ладонью по глянцевой поверхности журнала и кладу номер на кассу. Продавщица сообщает, что с меня двенадцать евро, и я прикладываю телефон к банковскому терминалу, дисплей которого вдруг загорается красным. Я понимаю, что операция не прошла, и попробую еще раз, но терминал снова отклоняет попытку. Ищу в карманах брюк наличные, но кроме ключей и зажигалки ничего не нахожу. Продавщица сочувствующе смотрит на меня, пока из колонок звучат строчки «It’s impossible, it’s impossible», а затем сообщает, что у нее есть один зарубежный номер, который уже год лежит никому не нужный, и она может мне его подарить. Женщина уходит в кладовку искать журнал, перекладывая в разные стороны стопки газет, перевязанные толстой нитью. Наконец она возвращается к прилавку и кладет передо мной российский She, с обложки которого, придерживая оправу очков от Versace, смотрит Изабель Гулар, а рядом с ее силуэтом крупными буквами написано: «Новая жизнь». Я беру в руки журнал, пролистываю несколько страниц с рекламой, а потом останавливаюсь на письме главного редактора. На фотографии к нему Аня запечатлена в белой рубашке, заправленной в серые широкие брюки. Она держит руки в карманах и стоит босиком, облокотившись на деревянную стену. Ее взгляд обращен в сторону читателя, а губы чуть изгибаются в улыбке.

Дорогой читатель, ты держишь в руках специальный номер журнала She, который мы всей редакцией готовили для тебя. Как известно, сентябрьский номер всегда считается особенным. Во-первых, все бренды хотят представить свои новые коллекции, и номер становится настоящим альманахом высокой моды. Во-вторых, все мы возвращаемся из отпусков и с новыми силами врываемся в рабочий режим. А лучше всего в него ворваться со свежим номером She. Ну и главное — с сентябрьского номера начинается новая жизнь.

Именно «Новая жизнь» стала девизом нашей редакции, когда мы придумывали этот номер, центральная тема которого — история десяти людей, кардинально изменивших свою жизнь ради мечты. В этом номере вы узнаете, как известный медиаменеджер с большим окладом бросил работу в кабинете, чтобы открыть свой небольшой ресторанчик и получить за него звезду «Мишлен». Как директор московской сети косметологических клиник решила заняться фермерским хозяйством и переехала в Воронеж. Как пилот «Формулы-1» вернулся на родину, чтобы открыть детский лагерь, и многие другие мотивирующие истории, которые не оставят вас равнодушными.

Когда я подписывала этот номер в печать, поймала себя на мысли, что он пятнадцатый сентябрьский в моей карьере главного редактора. Я остановилась и подумала: а смогла бы я сама взять и все поменять в своей жизни? Думаю, да. Но для начала нужно прописать правильную стратегию.

Я перечитываю последний абзац несколько раз, закрываю номер и отодвигаю от себя. Когда продавщица повторяет, что отдаст его бесплатно, — я делаю шаг назад. Она продолжает мне ­что-то говорить, но я делаю еще один шаг и оказываюсь на улице. А потом просто ухожу.

***

По дороге домой на одной из оживленных улиц мой взгляд приковывает старинная осыпавшаяся арка, по своду которой «ползет» каменная змея, устремляющаяся в сторону разруб­ленного на две половины яблока. Я подхожу ближе к арке и замечаю на ней выбитые старинные буквы и фрагменты римских цифр, а когда касаюсь их пальцами, то чувствую, что камень совсем холодный, хотя на улице стоит жаркая погода. Внезапно мои волосы взъерошивает ветер, словно ­кто-то невидимый только что пробежал рядом. Я вглядываюсь во двор и вижу в нем старинный фонтан и как по стенам домов переливаются блики от воды. Проходя через арку, оказываюсь в небольшом дворе-­колодце, подхожу к краю фонтана и замечаю, что вместо воды в нем мусор, а мерцание, падающее на стены, дает ­кем-то выброшенный или просто забытый маленький диско-шар. Я беру его в руки, сажусь на кованую скамейку рядом с одним из подъездов, а потом раскручиваю шар пальцами и смотрю, как маленькие зеркальные плиточки быстро мерцают перед глазами. Я вглядываюсь в сверкающие осколки, и в моей памяти фотовспышками появляются все эпизоды, которые завели меня в этот двор. Чем быстрее я раскручиваю шар, тем больше понимаю, что все это время я был лишь инструментом хитрой и спланированной стратегии одного человека, которого сильно любил и который пошел на все, чтобы довести свою опасную игру до финала и получить то, о чем он мечтал больше всего.

В мою память буквально врезаются моменты, когда я ошибочно чувствовал себя счастливым и не думал о том, что каждая новая плиточка, дополняющая предыдущую и соединяющаяся со следующей, в конечном счете образует отражение разрушенного мира, в котором я остался один. Чем дольше я вглядывался в отблески, тем больше понимал, что во мне не осталось ни злости, ни отчаяния, ни грусти.

Во мне не было больше чувств.

***

Спустя месяц деньги стали кончаться — в рюкзаке оставался последней конверт. Я понимал, что в один из дней он тоже окажется пустым и что нужно срочно найти работу, чтобы на ­что-то жить. После всего случившегося я больше не хотел связывать свою жизнь с глянцевой индустрией и отправлял резюме в рекламные агентства города. Ответов на них не было, а на все мои звонки я слышал, что со мной свяжутся позже. Каждый новый день подводил меня к той черте, за которой я мог остаться ни с чем.

Когда я окончательно понял, что со мной никто не свяжется и я никому не нужен, то позвонил Кате и попросил о встрече. Она приехала ко мне с пакетом еды и приготовила ужин, а потом осталась на ночь, пообещав, что обязательно ­что-то придумает, и мы поцеловались. Она помогла мне устроиться в небольшую кофейню, которая принадлежала ее знакомому. Утром и днем я мыл грязную посуду, получая за это часть чаевых, которые делили в конце дня все сотрудники кофейни, а потом они по очереди учили меня делать правильный кофе. Я быстро всему учился, и вскоре меня перевели на место помощника бариста, и уже я сам делал напитки для гостей. Каждый вечер я возвращался домой без сил и пытался поскорее уснуть, а утром все повторялось. Денег работа в кофейне приносила немного, поэтому мне пришлось связаться с Софией, чтобы сообщить о том, что я буду вынужден съехать. Она все выслушала, а затем, не вдаваясь в подробности, сухо попросила о том, чтобы внутри все было ровно так, как до моего заселения, и сказала, что ее помощник заедет проверить. Я отмыл всю квартиру, постирал белье, а потом в интернете нашел копию испорченной картины и заказал доставку. Когда мне ее привезли, сразу же повесил на стену, а старую разрезал на множество частей и вынес вместе с остальным мусором. Маме я рассказывал, что у меня все хорошо и я работаю в глянцевом издании. Я уверенно врал, что занимаюсь тем же, чем и раньше, и что мной здесь