Гадюка - Джон Вердон

— Он вам угрожал?

Она презрительно фыркнула: — Нет, конечно. Берт громкий — и всё. Но и позвонить я не могла. Стационарного нет, мобильной связи тут нет. Обещают «скоро будет» — и никак. Надо было ехать в Харбейн, а Берт поднял грузовик на домкрате — менял масло, и шёл снег. Наверное, могла поехать, когда он закончил бы, но… не хотелось снова с ним ругаться.

Она замолкла. В её огромных глазах выступили слёзы. — Он неплохой человек, понимаете? Просто всё время пытается контролировать неконтролируемое. Он на самом деле боится — вот в чём суть. Боится всего, что не подчиняется — а если уж на то пошло, мало что ему подчиняется.

Она взглянула на мужчину, отчаянно воюющего с поленницей. — Это печально. Я видела, как такие, как он, уходят в запой. По крайней мере, Берт не лезет в крепкое. И это уже что-то, правда?

36.

Дэйв проехал по подъездной дорожке и, сразу за тсугой — той самой, с которой была содрана кора, когда Колсон Рамстен удирал от отца, — свернул налево на основную дорогу, прикидывая, где искать подъезд к кемпингу.

Нашёл его почти мгновенно. На прибитой к придорожному дереву доске кривыми буквами значилось: «Кемпинг Blackmore Pines». Лесная колея, вся в выбоинах и льду, выглядела куда коварнее подъезда на участок Берта и Норы Рамстен. Рисковать заносом на арендованной машине на уклоне — не было хорошей идеей, и он оставил машину у указателя, решив пройтись пешком.

Шёл осторожно, будто по тонкому стеклу: после сотрясения перспектива падения пугает иначе. В собственном теле ощущалась вдруг десятилетняя прибавка возраста. Дорога вывела его на поляну — мрачнее той, что у Рамстенов: густые вечнозелёные деревья выше и плотнее, тени вязнут меж стволов. Ни грядок, ни солнечных пятен, ни травяных клочков — только промёрзшая земля, да ковёр из сосновых игл. Слева — одноэтажный сруб с широким крыльцом; справа — шесть площадок под палатки, рядом кострища и столы для пикника — всё, как на аэрофотоснимке.

Возле дома — синий пикап. Где-то в стороне монотонно урчал генератор. На верхушке высоченной ели хрипло каркнул ворон — как показалось Гурни, с явным неодобрением его появления.

Будто отозвавшись на карканье, распахнулась дверь сруба, и на крыльцо вышла женщина с длинной деревянной ложкой. Красная фланелевая рубашка, хаки-карго с грязью на коленях. Лицо в обрамлении рыхлой светлой копны — насмешливо прищуренное, но не злое.

Он представился и пояснил: разбирает инцидент двухдневной давности на Blackmore Mountain Road — столкновение легковушки и эвакуатора.

— Извините, но вряд ли смогу помочь чем-то существенным.

Он понимающе улыбнулся:

— Любая мелочь важна. Вижу — вы заняты. Простите за вторжение. Если найдёте минутку для пары коротких вопросов…

Она оценивающе смерила его взглядом, пожала плечами:

— У меня тут бататный суп как раз доходит. Если хотите — проходите, задавайте вопросы, пока я помешиваю.

Он последовал за ней и оказался в общей комнате: у ближней стены — плита, мойка, холодильник, рабочая стойка; по центру — большой сосновый стол; дальше — зона отдыха, кожаный диван и пара кресел. В каменном камине за обеденным столом мерно горел огонь.

Направляясь к плите, она кивнула на стул у торца стола:

— Тесс Ларсон. Садитесь. Что с вашей головой?

— Что-то врезалось в неё.

Она принялась водить ложкой по чёрной кастрюле:

— Судя по синяку, удивительно, что вы вообще на ногах.

— Если что-то надо сделать — это надо сделать.

— Философски. И что именно «надо»? — не переставая мешать, спросила она.

— Пытаемся собрать максимум сведений о той дорожной истории — пока память очевидцев ещё жива. — Он понимал: «мы» звучит лукаво, будто за ним стоит официальная группа, но намерение передать находки в полицию делало эту хитрость терпимой.

Она убавила огонь:

— Не уверена, чем помогу. Меня тут не было в момент происшествия.

— Не было?

Уголки её губ дрогнули:

— Съездила в Харбейн по малому делу милосердия. На обратном пути дорогу перекрыла полиция. Я спросила у патрульного, что стряслось. Он ответил: серьёзное ДТП, ждать долго. Объяснила, что у меня гость, возможно больной, — пропустили. Вот, собственно, и всё.

— Совсем ничего больше? Ни слухов, ни новостей?

— Ни радио, ни ТВ — с внешним миром стараюсь контактировать поменьше. В этом смысл моего уединения. Тишина. Медитация. Перезагрузка. — Она на миг замолчала. — Воды? Кофе? Чай?

Смысла в беседе пока не вырисовывалось, он хотел отказаться — и вдруг передумал:

— Кофе был бы кстати. Без молока и сахара.

Она щёлкнула капсульной машиной на стойке, дождалась шипения и бульканья, принесла кружку и села напротив, изучая его с живым интересом.

Он прервал паузу:

— Вы сказали, смысл пребывания здесь —…

— Взять паузу. Соскочить с колеса. Пересмотреть.

— Что именно пересмотреть? — он надеялся, что голос не выдал автоматическое презрение к ньюэйджевскому самоосмыслению.

— Цель. Профессию. Десять лет — соцработа. У меня этот ген — навязчивая тяга «исправить» всех, особенно тех, кому, казалось бы, не светит. Это выматывает. В какой-то момент, если остатки здравого смысла ещё живы, приходится отступить. Увидела объявление: смотритель кемпинга посреди дикой местности. Повидалась с владельцем, получила место, согласилась. Вот я и здесь. В глуши. Сражаюсь с живучим геном фиксатора. И, по правде, именно из-за него меня не было, когда всё случилось.

— Каким образом? — он хлебнул, ожидая бодрящего удара кофеина.

— Из-за парня, что объявился утром. Приехал на огромном чёрном пикапе, в кузове — мотоцикл: высокий, внедорожный, с раздутыми крыльями. — Она качнула головой. — Никогда не пойму, как взрослые мужики могут боготворить шум и скорость. Он отдал наличными пятьдесят за место — и просидел остаток утра в кабине.

— Имя запомнили?

— Джим Браун.

— Вы сказали, вас не было из-за него?

— К часу дня он постучал: не сбегаю ли в аптеку за рецептом от стенокардии. Мол, приступ подступает, таблетки дома забыл, врач только что «перекинул» рецепт в харбейновский госпиталь, а сам ехать боится. Я предложила отвезти его — в аптеку или в больницу, но он: ждёт человека, должен быть тут. Вид у него был нервный до дрожи — мой «исправительный» ген взвыл. Я уложила его на диван и поехала за лекарством.

Гурни кивком указал на кожаный диван в дальнем углу:

— Позвольте угадаю. В больнице развели руками: рецепт