Легенды квилетов - Оливия Невельсон

Испугалась Прекрасная Иоки за Ахэну, но тот убедил ее, что бояться нечего.

– Это я должен бояться, что как взглянет моя Иоки на кедры и поля луговые, как пройдется по дождевому лесу, – так и думать обо мне забудет.

Разозлилась она на мужа за эти слова, на шею ему бросилась, но бояться сразу перестала. Довольно улыбнулся Ахэну.

* * *

Как обрадовалась ей мать! Как счастливы были сестрицы! Даже отец, гнева которого девушка боялась больше всего, только слезу утер.

Схоронили они давно Прекрасную Иоки в своих мыслях. Искали ее всем племенем, даже соседи им помогали, о распрях на время забыв. Больше всех старался Дями.

Стыд и вина переполняли сердце Прекрасной Иоки. Предпочла она любовь Ахэну любви всего племени, предала ее, хотя и в мыслях такого не держала.

Рассказала она семье о своей новой жизни. Преподнесла отцу дары от своего нового племени – сплетенные из водорослей корзины, до краев наполненные жемчугами и лососевой икрой. Сестрицам на шею надела коралловые бусы, матери подарила китовый гребень.

Все радовались возвращению Прекрасной Иоки, и страшно ей было сказать, что уйдет она на закате – и более не вернется. Снова предаст их любовь.

Заметили сестрицы ее грусть и за собой ее увлекли. Нет различий на дне океана между зимой и летом, забыла Прекрасная Иоки о том, как сменяют они друг друга. Идет она по лесу и все удивляется, словно впервые весну увидела. Касается увитых мхом стволов, вдыхает запах смолы, собирает букеты и плетет венки вместе с сестрами. Слышит журчание ручья – и плачет от радости.

Нет звуков в подводном мире. Это на суше океан громко рокочет, а сердце у него тихое: не бьется оно, а пульсирует бесшумно в такт волнам. А на земле… Шумит ветер кронами деревьев, щебечут птицы, с легким топотком носятся по лесу дети, смеются взрослые, со стуком опускается на стол глиняный кувшин.

Прекрасная Иоки раз за разом заставляла себя вспоминать лицо мужа, шептала себе под нос его имя: Ахэну, Ахэну, Ахэну… Ни горная река, ни прогретый солнцем песок, ни взмах орлиного крыла в голубом небе – ничто на свете его не заменит.

– Скоро ли ты вернешься к нам, дочка? – спрашивает ее мать. Прячет глаза Прекрасная Иоки, отвечая:

– Скоро, мама.

– Часто ли теперь станешь приходить?

– Сразу, как только смогу.

Хорошо знала Мизэ свою дочь, видела – врет ее девочка. Пришла она с ними проститься, а сказать об этом не смеет. Задумалась Мизэ крепко-накрепко.

Прекрасная Иоки вернулась с сестрицами из леса. Вплели ей в волосы цветы, руки браслетами из трав украсили. Раскраснелась она, глаза заблестели, да только стоило ей взглянуть на горизонт – сразу потухли: близился закат.

– Мне пора, мама. Муж меня ждет.

– Пора так пора, – не стала спорить Мизэ. – Раздели с нами ужин, и вернешься к нему.

Прекрасная Иоки согласилась: время еще есть, отчего бы не порадовать мать напоследок. Сели они за богато накрытый стол. Собрала Мизэ для дочери ее любимой морошки, приготовила рагу из оленины, рыбы сушеной в жиру достала, камас, в ягодном соке вываренный, прямо перед нею поставила. С детства та любила это кушанье да забыла о нем давно.

Потянулась Прекрасная Иоки к тарелке, как вдруг остановил ее отец.

– Стой, Иоки. Убери это, Мизэ.

– Отец…

– Не отец я тебе больше, девочка. Зла на меня не держи, но умерла моя Прекрасная Иоки. В лесах ли волки ее порвали, с горы ли спускалась и ногу неудачно подвернула, а может, и впрямь оказалась на дне морском – то мне неведомо. Моя дочь песни петь любила и от каждого звука не вздрагивала, к листьям деревьев не присматривалась, будто видит впервые.

Слезы хлынули по щекам Прекрасной Иоки. Прав был отец и неправ, возражать она ему не смела, да и незачем было.

– А потому, – продолжил он, – сегодня ты для меня просто гостья из соседнего племени. Вражды меж нами нет, соседи вы добрые. И я, – вождь племени повернулся к жене, – не позволю травить гостей за собственным столом, Мизэ. Знаю я, в каких травах варила ты нынче камас. Не сладостями решила ты нашу гостью приветить, а болиголовом.

Вскрикнула Прекрасная Иоки, в ужасе посмотрела на мать. Вскочила Мизэ с места, схватила дочь за плечи и закричала страшно:

– Не пущу! Хоть убейте меня, хоть казнить прикажите, а не пущу! Ты моя дочь, я тебя носила, в крови рожала, ходить учила – моя ты, и больше ничья!

Прекрасная Иоки попыталась сбросить с себя руки матери, но та держалась за нее словно срывающийся с обрыва – за выступающий камень.

– Отец, помоги мне!

Он промолчал.

– Вождь! – снова крикнула Прекрасная Иоки, и слезы брызнули из ее глаз. – Так ли следует обращаться с гостями?!

Кивнул он, посмотрел на нее с тоской, обхватил жену за плечи да из дому вывел. Плакали навзрыд сестры Прекрасной Иоки, на отца с матерью глядя. Взглянула на нее младшая сестрица и печально промолвила:

– Лучше бы тебе было оставаться мертвой.

С тем бывшая дочь вождя и ушла, никто ее больше не держал. Последний раз взглянула она на небо, помахала на прощание лесу да с последним солнечным лучом бросилась в воду.

Не слышали больше в племени квилетов про Прекрасную Иоки. Историю о ней рассказывали детям: те вырастали и тоже рассказывали своим детям. Но никто уже не мог вспомнить, как звали вождя, дочь которого ушла жить в подводное племя. Да и был ли у квилетов на самом деле такой вождь…

Мертвая голова

Много страшных преданий ходит среди квилетов, но ужасней всех те, что о Хладных – прекрасных существах с кожей, подобной камню, глазами ярче заходящего солнца, с жаждой, что не утолили бы воды самого Океана, окажись он пресным.

Хонови мать ими в детстве пугала: «Уйдешь гулять одна – Хладный заберет!», «Отцу перечить станешь – он тебя Хладным на съедение отдаст!» Она смотрела на мать, постаревшую раньше срока, на ее не сходившие с рук синяки и думала: «Чтоб его самого Хладные сожрали!»

Стоило Хонови войти в пору, как отец вознамерился ее сговорить. Жениха привел, с лица пригожего, да только Хонови не было дело до его лица. Она смотрела на руки.

Крепкие узловатые пальцы, мозоли от рыболовных сетей, а кулак почти с ее голову.