Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

Да снизойдет к Вам ангел благостный,

Как Вы нисходите до нас.

Борис замолчал, не в силах выразить восторг и умиление, наполнивших его грудь. Глебу стихи показались замечательными, и он сказал:

– Мой брат тоже на фронте. И тоже пишет стихи.

– Да-а… бывает же… Дает же Бог людям такое!.. Слушай, все собираюсь тебя спросить. Вот отец твой, говоришь, в думе заседает… так как, правду, что ль, про царицу нашу с царевнами и Гришку говорят иль, может, вранье все?

На круглом бритом лице Бориса два больших черных глаза загорелись жадным, наивным любопытством.

От неожиданности вопроса Глеб даже приоткрыл рот, силясь понять, о чем это он?.. И вдруг покрылся густой краской стыда, и даже слезы выступили на глазах. И губы задрожали от непереносимой детской обиды.

– Да ты чего?.. – смутился Цветов. – Я ж это… спросить только… да врут, я и сам вижу, так только, спросить хотел… может, отец твой чего говорил… Потому как болтают разное… А солдату нашему это знать нужно, потому как кровь свою, чтоб не обидно, значит, пролить…

6

Первый год небывалой войны подходил к концу.

Уже к зиме общая уверенность всех воюющих стран в скором окончании войны окончательно пала. Началось изнурительное окопное сидение.

После зимнего замирания фронтов главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, несмотря на снарядный и патронный голод, решил продолжить (со свойственным ему «рыцарским» самопожертвованием русскими войсками в угоду общесоюзническим задачам) осуществление своего амбициозного замысла «глубокого вторжения в Германию».

(Правда, государь предлагал другой план: нанести решающий удар по ослабленным Австро-Венгрии и Турции и, высадив морской десант, захватить проливы, для чего и талантливого морского офицера Колчака перевел из Гельсингфорса в Севастополь, сделав его самым молодым контр-адмиралом и командующим Черноморским флотом. Но царское предложение снисходительно и самодовольно отвергли, и Николай Александрович не стал настаивать, уступив разработку генеральной стратегии главнокомандующему и его Ставке.)

На амбиции великого князя Гинденбург ответил сокрушительной мощью всей германской промышленности, многие годы готовившейся к войне. Стабилизировав Западный фронт, Германия обрушила на Российскую армию стальной меч тяжелой артиллерии с ее неистощимым запасом снарядов, градом поливавших беспомощно вжимавшиеся в землю беззащитные войска.

Несмотря на тяжелые поражения, авторитет главнокомандующего все еще оставался на высоте. Армия продолжала верить в великого князя и как в полководца, и как в непримиримого врага Германии, подозревая все остальное руководство страны в тайных симпатиях к противнику и пуще огня боясь предательского сепаратного мира.

Образ великого бесстрашного полководца, бескомпромиссного борца с внешним и внутренним врагом и отца солдатам создавался всеми имеющимися в то время средствами печати и агитации. Тысячи фотографий, картинок, портретов, напечатанных в газетах, журналах, брошюрах, раскупались всеми классами городских обывателей, и портрет великого князя наряду с царским висел в самой бедной крестьянской избе. Каждая победа отмечалась высочайшими наградами государя (быть может, и преждевременными), и великий князь представал в ореоле гренадерского своего роста и сиянии орденов как старорусский былинный богатырь, сошедший с какой-нибудь исторической картины. Вот он, на голову выше всех офицеров, бесстрашно смотрит в бинокль на передовой (на которой он никогда не бывал, а фотография сделана еще до войны, на учениях). Вот он сосредоточенно обдумывает очередную операцию на фоне громадной карты военных действий (фотомонтаж). А вот он посреди глав государств Антанты, рядом с государем, как бы второе лицо в империи, затмевающее даже и первое (в силу малого к тому уважения). А вот он на белой вздыбленной лошади в позе Георгия Победоносца, над поверженными телами врагов… Трудно сказать, что более всего сработало на, как теперь сказали бы, имидж великого князя (культ его создавался и сверху, и снизу), но легенды о нем слагались фантастические.

Не раз приходилось выслушивать в окопах солдатские мифы о великом князе.

– Вот совсем уж было германцы отняли у нас Варшаву, да дали депешу главнокомандующему. Тот прилетел, ровно орел, на аэроплане. Как так Варшаву отдать? Повыгонял всех негодных генералов с немецкой фамилией, посрывал с них погоны да своих, русских, поставил. До последнего, говорит, биться будем, а Варшаву не отдадим! Так и прогнали германцев.

Или:

– Вот дошли до него слухи, что комендант хочет сдать Новогеоргиевскую крепость, что делать? Тотчас сел в автомобиль, промчался между своим и неприятельским фронтом, явился в крепость и моментально убил наповал коменданта из револьвера, начал сам командовать, немцы тут и побежали, а все тяжелые орудия нам достались…

Легенды множились и разлетались по всем фронтам. Многие «очевидцы» уверяли, что своими глазами видели великого князя в окопах под пулями, наблюдали, ко всеобщему восторгу, как великий князь бьет хлыстом виновных генералов (особливо с немецкими фамилиями), срывает с них погоны, предает суду, арестовывает вороватых интендантов. А для простого солдата, – прибавлял «очевидец», – он отец родной.

Самое пикантное в этом фольклоре то, что Николай Николаевич, при всем своем мастерстве метать громы и молнии на подчиненных, не стесняясь непечатных выражений, на фронтах, в отличие от государя, не бывал, боясь шальной пули, войск не видал и даже на автомобиле ездил со скоростью не более двадцати пяти километров, щадя свой покой и опасаясь какой-либо непредвиденности.

Но иначе как вождем-спасителем отечества, военным гением, новым Суворовым, которым «держится все», его не называли. А еще: великим патриотом, готовым пойти со всем своим войском на Петроград, если там вздумают рано заключить мир! (То есть развязать гражданскую войну прежде Ленина? Впрочем, на такой подвиг Николай Николаевич никогда б не решился, хотя мечтания о короне и кружили голову, но все это было лишь праздными мечтаниями отдельных граждан.)

Его пожизненная, еще задолго до начала войны нескрываемая ненависть к Германии была известна многим, и теперь эта ненависть воспринималась как залог беспощадной борьбы с немцами не только на поле брани, но и внутри страны. Этот – не предаст!

А кто же предаст?

На этот счет общественное мнение сформировалось давно. Все знали, кто управляет «слабовольным» царем: «немецкая партия» в правительстве во главе с главной «немкой» в царском дворце, а та управляется известно кем – все тем же ненавистным и «грязным» мужиком. И мнение это великим князем нисколько не пресекалось, но, напротив, из Ставки шло пожелание: «Заточить ее в монастырь!»

А гучковская (и не только) газета все нагнетала и нагнетала: «Борьба с тайным влиянием немцев», «Немецкий шпионаж в России», «Немецкое засилье в армии», «Союз борьбы с неметчиной», «Немец – внутренний враг России», «Кто покровительствует Германии?»

Ну и младенцу же ясно кто! Хотя главное имя пока не произносилось вслух, но «умная»