Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

Негодование из-за решения царя выражал не один Траубе. Подавляющее большинство министров, еще вчера возмущавшихся действиями Ставки, сегодня, по словам премьера Горемыкина, почти единственного верноподданного своего государя, грозили Николаю в случае принятия им руководства армией отставкой.

– Что же это, господа, ультиматум царю? – уточнял верный старик Горемыкин.

– Нет, нет, – смущались министры, – разумеется, так вопрос не ставится.

А как? А вот как:

– Мы служим не только царю, но и России, и если воля царя вредна России, то нам следует уйти. И потом… господа, армия не примет отставки великого князя, не дай Бог, произойдет бунт, нельзя пускать царя в «заведомую опасность».

И военный министр Поливанов уже подхватывал:

– Ни в коем случае нельзя, хотя бы и пришлось применять силу.

К кому? К монарху? Вот до чего договорились. А обер-прокурор Святейшего Синода Самарин прямо объявил: «Воля царя и воля России не совпадают!»

7

У Александра Львовича Парвуса было две мечты: разрушить Российскую империю и стать очень богатым человеком.

Обе мечты осуществились.

О революции мечтали многие, не один Парвус. Но, может быть, только он один знал, как ее осуществить. Он один продумал и составил весь ее план. Он один твердо верил в осуществление этого плана.

Талантливых журналистов от марксизма и даже теоретиков было много, но геополитический стратег был один.

Они все начинали рано, юнцами. В девятнадцать лет Парвус (тогда еще Израиль Лазаревич Гельфанд) отправился в Швейцарию и стал одним из виднейших в Европе социалистов, способствуя распространению радикального марксизма в России. «Если партия видит своей целью улучшение существующего порядка, то для чего нужна социал-революционная борьба?» Это производило впечатление. В том числе и на молодого Ульянова. (Находясь в ссылке, постоянно теребил мать: прошу присылать мне вырезки всех статей Парвуса!) В самом деле, «улучшив» положение рабочих, мы получим лишь новую, вполне удовлетворенную существующим положением рабочую буржуазию, и никакими прокламациями их уже не подымешь на борьбу с ненавистным царским режимом! Нет, мы (с Парвусом) пойдем другим путем, – справедливо решил молодой Ильич.

За свою революционную деятельность Парвус последовательно высылался правительством Германии из Берлина, из Дрездена, из Штутгарта… Хлопоты о гражданстве шли постоянно и не увенчивались успехом. («Где можно получить отечество подешевле?» – взывал он к товарищу Либкнехту, но тот только пожимал плечами.)

Наконец произошла знаменательная встреча двух вождей: Ленин приезжает в Мюнхен для издания «Искры», восемь номеров печатаются на станке в квартире Парвуса. Гельфанд пророчествует: «Русско-японская война – это кровавая заря грядущих великих событий», «Русская революция потрясет политические основания капиталистического мира…»

Тогда же происходит знакомство Парвуса с еще одной будущей инфернальной фигурой русской революции – Троцким. Лев Давидович потрясен гениальными идеями Парвуса о наднациональных (универсалистских) интересах буржуазии и пролетариата, об утрате значения национальных государств, об организации массовой забастовки как начальной точке («перманентной») революции.

В поисках средств Парвус организует издательство и по договоренности с Горьким становится его литературным агентом. Парвус пропагандирует русского пролетарского писателя, а заодно присваивает его деньги (и деньги РСДРП!), поскольку согласно договору шестьдесят процентов горьковских гонораров должны были поступать в партийную кассу.

Разгорелся скандал. Немецкие товарищи Бебель, Каутский, Клара Цеткин обвинили его в растрате чужих денег. Правда, Роза Люксембург (как бывшая пассия) посоветовала сор из избы не выносить, и дело замяли. Но репутация Парвуса оказалась подмоченной.

Тут, к счастью, подоспела революция тысяча девятьсот пятого года, и гениальные друзья Парвус с Троцким бросились в родное отечество раздувать пожар и любоваться пламенем. При этом Парвус формулирует четкую задачу: пролетариат должен взять власть в свои руки. То есть партия, представляющая интересы пролетариата, опираясь на народное восстание (искусно спровоцированное и раздутое в «мировой пожар»), должна взять в свои руки все политические рычаги управления и, не останавливаясь перед гражданской войной, подавить все остальные политические силы!

Дух захватывало от такой перспективы! Многие русские головы закружились-затуманились, многие сердца загорелись. Да и как не закружиться – не загореться? Впервые в истории народ (?) берет власть в свои руки! Уж он-то сумеет распорядиться ею по справедливости! По Божьей правде! Впрочем, Бога, как говорится, придумали попы, но не важно, правда-то вот она, у Парвуса с Троцким!..

Госсекретарь германского МИДа фон Ягов брезгливо перелистывал странички досье на «пронемецки» настроенного предпринимателя-миллионера и влиятельного международного революционного деятеля. («И как это у них совмещается?» – думал фон Ягов, презрительно кривя губы.)

«Арест в тысяча девятьсот пятом… Сибирь… Побег… Вена… Константинополь… Торговля зерном… К началу войны уже миллионер… Связь с партией младотурок… Советник и представитель определенных европейских кругов в Турции (концерн Круппа, сэр Бейзил Захаров)… Активная агитация в пользу центральных держав против России… Поставщик воевавшей против России турецкой армии…»

Досье и в самом деле было примечательным.

– Здравствуйте, господин Гельфанд… Прошу. – Не подавая руки, он указал на кресло перед своим массивным письменным столом. («Уф, какое неприятное лицо!») – Или… вы предпочитаете другую фамилию? Парвус? – Госсекретарь тонко улыбнулся.

Парвус сел. Бульдожья челюсть открылась и ответила недружелюбно:

– Это не имеет значения.

Холодные глаза навыкате нисколько не смягчили нелюбезный тон.

Госсекретарь поморщился. «Какие они все же, эти социалисты…» Он не нашел подходящего эпитета и сухо сказал:

– Перейдем к делу. Наш посол в Константинополе передал содержание вашей беседы и вашу просьбу принять вас. Я вас слушаю, господин Парвус. – И он прямо уставился в глаза неприятного гостя.

Гость отвечал таким же прямым и холодным, немигающим взглядом, так что господину фон Ягову никак не удавалось взять правильный высокомерный тон в отношении этого… да, презираемого им и все их грязное сообщество, социалиста! Подумать только, до чего дошло дело! Он, фон Ягов, вынужден вести беседу! Выслушивать! Разговаривать… с подобными ничтожествами!..

«Ничтожество», развалясь в кресле и нисколько не смущаясь почти неприкрытым раздражением госсекретаря, невозмутимо произнесло:

– Я являюсь непримиримым врагом русского царизма. Моя цель – уничтожить монархию в России. Интересы русских революционеров совпадают с интересами германского правительства. Германия не сможет победить в войне без революции в России. Я надеюсь, господин фон Ягов, убедить вас в том, что мы нужны друг другу.

Госсекретарь окаменел. Наступила долгая пауза. И уже по-другому вглядываясь в лицо необычного гостя, осторожно спросил:

– Но… господин Гельфанд… Было бы желательно узнать… каким образом вы собираетесь осуществить вашу цель?

– Для уничтожения государственного строя России необходим союз европейских держав и российских революционеров…

– Но позвольте! – воскликнул фон Ягов. – Англия и Франция находятся в союзнических отношениях с Россией!..

– Это мы берем на себя, – так же невозмутимо и твердо ответил Парвус. – Вам не следует беспокоиться о союзниках