Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

Иегуда стиснул губы, стараясь дышать ровно. То, что сейчас решил дон Альфонсо, было по-королевски щедрым, смелым жестом. Иегуда живо вообразил себе, как будет подрастать его внук, носящий титул графа Ольмедского, как король пожалует ему еще и другие звания и владения, – как знать, быть может, его внук сделается инфантом Кастильским! Безумная, блистательная мечта взманила Иегуду: его внук, царевич из рода Ибн Эзра, станет королем Кастилии!

Но через какой-то миг мечта улетучилась. Именно теперь для него начинается самая жестокая борьба – он осознал это в ту самую минуту, как получил весть о кончине короля Генриха.

– Твое великодушие поистине королевское, – ответил он. – Но закон воспрещает делать некрещеного владетелем графства.

Альфонсо ответил так, будто это разумелось само собой:

– Неужели ты мог вообразить, что я буду ждать с крестинами своего сына, пока вернусь с войны? Я велю завтра же крестить Санчо.

Иегуда вспомнил предписание рабби Товии: «Лучше все как один примите смерть, но не выдавайте врагам ни единого из ближних своих». Вспомнил он и стих из Священного Писания: «Кто даст из детей своих Молоху, тот да будет предан смерти». И он спросил короля:

– Ты говорил о том с доньей Ракелью, государь?

– Я ей сегодня скажу, – ответил Альфонсо. – Впрочем, если хочешь, скажи ей сам.

Иегуда повторил про себя: «На помощь твою уповаю, Адонай. Я уповаю, Адонай, на твою помощь». А вслух он сказал:

– Ты потомок бургундских рыцарей и готских королей, дон Альфонсо. Однако донья Ракель происходит из дома Ибн Эзров и ведет свой род от царя Давида.

Альфонсо топнул ногой.

– Хватит чушь молоть! – прикрикнул он. – Ты не хуже меня понимаешь, что я не могу признать еврея своим сыном.

– Христос тоже был евреем, государь, – тихо, с затаенной обидой ответил Иегуда.

Альфонсо совладал с собой и промолчал. Не имело ни малейшего смысла препираться с Иегудой в вопросах веры. Лучше он сам скажет Ракели, что завтра крестины. Но она еще очень слаба. Допустим, Иегуда преувеличил – не может она явить такое непокорство, и все-таки, если завтра крестить младенца, это станет для нее ударом, это может убить ее. И он приказал Иегуде:

– Пускай подготовят грамоты, о которых я уже говорил. Будь уверен: мой сын будет окрещен еще до того, как я выступлю в поход. Ты хорошо сделаешь, если употребишь весь свой разум на то, чтобы убедить донью Ракель.

Иегуда вздохнул с облегчением. Итак, король отправляется в Бургос. А следовательно, выиграно какое-то время, еще несколько недель в его распоряжении. Мучительное предстоит время! Теперь Иегуда понимал, что для короля это дело первостепенной важности и он не уйдет на войну, не окрестив младенца. И все же, все же время выиграно, и Господь, одаривший его столькими милостями, укажет ему выход и на сей раз.

Альфонсо, словно угадав его мысли, сказал:

– Только смотри не выкинь еще какой-нибудь фокус, пока я буду в Бургосе. Я не хочу беспокоить Ракель, она слишком слаба после родов. Но и ты не смей досаждать ей речами, угрозами и посулами. До моего возвращения младенец останется таким, каков он сейчас: еще не христианин, но, уж конечно, не еврей.

– Как прикажешь, государь, – ответил Иегуда.

Стоя лицом к лицу, они мерили друг друга враждебными, недоверчивыми взглядами.

– Не доверяю я тебе, мой Иегуда, – напрямик заявил Альфонсо. – Ты должен дать мне клятву.

– Я готов, государь, – ответил Иегуда.

– Но это должна быть великая и твердая клятва, – прибавил дон Альфонсо, – чтобы ты и впрямь чувствовал себя связанным ею.

Жестокая мысль мелькнула в уме Альфонсо. Это было воспоминание об одной старинной клятве: так заставляли клясться евреев в ту пору, когда он сам был еще мальчишкой; довольно-таки дурацкое, мрачное заклинание, накликавшее на евреев всяческие беды в том случае, если они нарушат слово. Позже Альфонсо отменил этот обычай по просьбе евреев и по настоянию дона Манрике. Слов клятвы он уже не помнил в точности, помнил только, что это была мерзкая, устрашающая и вместе с тем нелепая клятва.

– Я знаю, что нерушимая клятва существует, – пояснил он Иегуде. – Вас часто заставляли так клясться в прежние времена. Пожалуй, я явил слишком большую милость, избавив вас от нее. Но тебя я от этой клятвы не избавлю.

Иегуда побледнел. Он знал, какую жестокую борьбу пришлось в ту пору выдержать альхаме, чтобы освободиться от столь унизительной церемонии. Члены альхамы заплатили тогда немалые деньги. Иегуде стало до боли обидно при мысли, что ныне он должен подвергнуться такому унижению.

– Не принуждай меня произносить сию клятву, государь, – выдавил он.

Замешательство еврея подтверждало в глазах короля, что он нашел верное средство связать этого проныру по рукам и ногам.

– Опять хочешь вывернуться? – прикрикнул он. – Ты поклянешься мне той клятвой. Иначе я сегодня же окрещу младенца.

Старую клятву хоть с трудом, но отыскали. Найти человека, способного принять эту клятву от Иегуды, тоже оказалось нелегким делом. Ведь нужен был человек надежный, умеющий молчать, к тому же сведущий в еврейском языке. Альфонсо обратился к капеллану замка, к тому самому падре, которого он однажды спросил: «Что такое грех?»

Молодой священнослужитель, приятно обрадованный королевским доверием, хоть и смущенный несуразностью этой мрачной церемонии, в присутствии Альфонсо принял присягу из уст министра.

Дона Иегуду ибн Эзру вынудили поклясться в том, что до возвращения государя он оставит чадо доньи Ракели, дочери своей, в теперешнем его состоянии – ни в правильной вере, ни в ложной, ни христианином, ни иудеем. Иегуда должен был поклясться именем Бога, который перстом своим начертал заповеди на каменных скрижалях, который некогда разрушил Содом и Гоморру, и повелел земле поглотить всех людей Кореевых, и потопил фараона с воинством его, с конями и колесницами. Затем падре, как предписывала церемония клятвы, потребовал от Иегуды: «А теперь взывай к Богу: пусть Он, если ты нарушишь сию клятву, нашлет на тебя все казни, кои некогда поразили египтян, и все тохехот, проклятия, коими Он карает тех, кто презрел имя Его и заповеди Его». Иегуда должен был положить руку на Священное Писание, раскрытое на двадцать восьмой главе Пятой книги Моисеевой, а христианский священнослужитель принялся читать содержащиеся там проклятия. Он изрекал их по-еврейски, слово за словом, и Иегуда должен был повторять за ним слово в слово, а король зорким злорадным оком впивался в латинский текст, следя, чтобы все было точно, слово в слово.

И Иегуда призвал все эти страшные проклятия на свою голову. А король и священник сказали: