Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

приходило, чтобы у Ракели или у старика были подобные мысли. Он даже сейчас не хотел поверить, что еврей говорит серьезно. Это просто дурацкая шутка, совершенно неуместная шутка. Он подошел к Иегуде совсем близко. Притронулся к его нагрудной пластине.

– Представляю, каково бы это выглядело! – произнес он. – Тем временем, как я сражаюсь с басурманами, мой сын, видите ли, ведет жизнь обрезанного! – И он расхохотался.

А Иегуда тихо ответил:

– Нижайше прошу тебя, государь, не смейся. Или ты уже обо всем условился с доньей Ракелью?

Альфонсо в раздражении передернул плечами. Шутка зашла слишком далеко. Но ему не хотелось испортить себе такой прекрасный день. Он расхохотался еще громче.

– Смиреннейше во второй раз прошу тебя – перестань смеяться, – сказал Иегуда. – Ты смеешься над нами столь громко, что твой смех, пожалуй, принудит нас покинуть твое королевство.

Альфонсо потерял терпение.

– Ты рехнулся! – бросил он резко.

Но Иегуда продолжал свою речь мягким, вкрадчивым голосом:

– Я не был в Галиане, тебе это хорошо известно. Я не говорил со своей дочерью, и в ближайшие дни мне вряд ли удастся поговорить с ней. И все же могу сказать тебе наверное: как солнце неизбежно склоняется к закату, так и Ракель неизбежно покинет Галиану и твою страну, покинет раньше, чем допустит, чтобы ее сыну окропили голову водой из купели. – Голос его оставался тихим, но в нем явственно слышался гнев. – Многие из нас убивали своих детей, лишь бы уберечь их головы от поливания водой неправильной веры.

Говоря это, Иегуда опять пришептывал. Альфонсо хотел произнести в ответ что-нибудь гордое, презрительное. Но в зале еще не отзвучали тихие, исступленные слова Иегуды, воля Иегуды словно бы заполняла залу, и была она не менее сильной, чем воля короля. Альфонсо понял, что Иегуда прав. Прикажи он крестить сына, потеряет Ракель. Ему предстоит выбор: отказаться от ребенка или от Ракели.

В бессильной злобе он язвительно спросил:

– А сын твой Алазар?

Иегуда ответил, смертельно побледнев:

– Ребенку ни к чему следовать по стопам твоего оруженосца Алазара.

Король промолчал. Ему опять пришли на память слова: «Как змея за пазухой, как тлеющий уголь в рукаве». Он испугался, что вот-вот ринется на еврея и убьет его. Он резко развернулся и вышел из залы.

Иегуда долго стоял и ждал. Альфонсо так и не вернулся. Наконец Иегуда покинул замок.

Теперь, когда исчезло внутреннее побуждение, заставлявшее оттягивать крестовый поход, Альфонсо решил отправиться в Бургос и заключить союз. Но сперва, разумеется, нужно окрестить младенца. Король пока еще колебался, когда ему ехать: через неделю или через две, но уж во всяком случае не позже чем на третьей неделе.

Но тут пришло известие, разом прекратившее его колебания: король Генрих Английский скончался в своей резиденции, замке Шинон, – он покинул сей мир далеко еще не старым, ему было всего-то пятьдесят шесть лет от роду.

Альфонсо живо представил себе отца своей доньи Леонор – невысокого, приземистого, дородного человека с бычьей шеей, широкими плечами, кривыми ногами, как у кавалериста. Генрих так и стоял у него перед глазами, пышущий силой, держащий сокола на руке без перчатки, так что птица острыми когтями царапала ему кожу. Стоило этому королю Генриху чего-нибудь пожелать – будь то женщина или какое-нибудь графство, он все забирал в свои голые красные могучие ручищи. Как-то раз он со смехом сказал Альфонсо: «Клянусь очами Господними, для государя, у которого есть голова на плечах и крепкие кулаки, целый мир мал, сын мой». Да, у него была и голова, и кулаки, у этого Генриха, короля Английского, герцога Нормандского, герцога Аквитанского, графа Анжуйского, графа Пуату, графа Турского, графа Беррийского, могущественнейшего из государей Западной Европы. Альфонсо чистосердечно скорбел о его кончине, пока стаскивал с руки перчатку, чтобы перекреститься.

Он еще не успел снова надеть перчатку, а его быстрый ум уже сообразил, сколь важные последствия имеет кончина этого человека для него, Альфонсо, и для его государства. Лишь благодаря умному пособничеству нынешнего покойника удавалось оттягивать заключение союза и начало войны. Ричард, сын Генриха и его наследник, не был государственным мужем, он был рыцарем и солдатом до мозга костей, ему было все равно, с кем сражаться, лишь бы сражаться. Он не станет, подобно Генриху, измышлять всяческие отговорки, чтобы уклониться от участия в крестовом походе. Он тотчас же соберет войско и двинется в Святую землю. Вдобавок он будет настаивать, чтобы испанские государи, его родичи, наконец-то занялись истреблением мусульман на своем полуострове. Война стояла у порога.

И Альфонсо был этому рад. Он выпрямился, улыбнулся, рассмеялся.

– Ave, bellum, приветствую тебя, война! – произнес он в пустом зале, с веселым вызовом.

Он призвал писца и продиктовал письмо донье Леонор. Выразил свою печаль по поводу кончины ее отца. Сообщил, что в скором времени сам приедет в Бургос, а в заключение, с самой невинной и откровенной наглостью, объявил: поскольку теперь с запретами короля Генриха считаться незачем, можно незамедлительно подписать и скрепить печатью брачный договор Беренгарии, как и альянс с доном Педро.

Оставалось одно-единственное важное дело, с которым необходимо было покончить до отъезда в Бургос. Хоть Альфонсо и был уверен, что находится под особым попечением Господа Бога, он все-таки считал нужным сделать распоряжения на случай своей смерти. Он щедро наделит донью Ракель, а младенцу Санчо, своему милому маленькому бастарду, пожалует подобающий титул и звания.

Он повелел, чтобы Иегуда явился в замок.

– Видишь, приятель, чего ты добился! – с веселой язвительностью приветствовал он своего эскривано. – Конец твоим хитрым проделкам! Я отправляюсь на войну.

– Толедская альхама будет возносить молитвы о том, чтобы само небо ниспослало благословение на голову твоего величества. И мы соберем такой отряд бойцов, что тебе не придется стыдиться перед христианами, – молвил Иегуда.

– Не позже чем через три дня я отправлюсь в Бургос, – объявил Альфонсо. – Там у меня будет времени в обрез, а на возвратном пути и того меньше. На случай если меня не спасут ни ваши молитвы, ни ваши бойцы и, по воле Господа, я приму христианскую кончину на поле брани, мне хотелось бы уже сейчас сделать кое-какие распоряжения. Подготовь документы и постарайся сделать это как можно тщательнее, чтобы мне осталось только подмахнуть.

– Слушаю, мой государь, – ответил Иегуда.

– Я желаю, – начал король, – отписать на имя доньи Ракели поместья, которые в год приносили бы не менее трех тысяч золотых мараведи дохода. А поскольку у нас есть свободный графский титул – я говорю о графстве Ольмедо, – титул этот я передам нашему маленькому Санчо