Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

– Вовсе нет, просто ты научился ее ценить, распоряжаться ею с умом. Год не пропал даром – может, он еще принесет тебе пользу. Живи с этой мыслью и начни заново, а мы поможем и только сильнее поверим в тебя после ошибки. Все мы ошибаемся – и продолжаем борьбу.

– Я никогда уже не стану прежним. Мне словно лет шестьдесят, и, как добрался до дома, больше ничего не хочу. Позвольте остаться, пока не встану на ноги, а после я уйду прочь и не буду вас тревожить, – обреченно вымолвил Дэн.

– Ты еще слаб и не понимаешь, что говоришь. Это пройдет; когда-нибудь ты займешься благородным делом среди индейцев со всем прежним пылом – но и с новым терпением, знаниями и самообладанием. Расскажи лучше о великодушном капеллане, Мэри Мейсон и даме, которая помогла тебе добрым словом. Хочу узнать все об испытаниях своего бедного мальчика.

Дэн, благодарный за ласковое участие, просветлел лицом и разговорился – поведал все о том злополучном годе и сбросил с плеч тяжкий груз.

Знай он, что груз этот лег теперь на плечи слушательницы, пощадил бы ее, но она тщательно скрывала скорбь, пока не отправила его спать, утешив и успокоив, – а после разразилась слезами, к великому изумлению Фрица и Лори; потом они услышали эту историю и разделили ее горе, а затем, набравшись решимости, стали держать совет, как исправить худшую из «катастроф» этого года.

Глава двадцать первая. Рыцарь королевы Аслауг

После этого разговора с Дэном произошла удивительная перемена. Он точно сбросил груз с плеч и, хотя в нем проглядывал иногда прежний буйный нрав, всеми силами старался показать любовь, признательность и уважение к своим настоящим друзьям – неожиданно стал смиренным и доверчивым, что очень радовало их и помогало ему. Услышав от миссис Джо историю Дэна, профессор и мистер Лори при нем о случившемся не упоминали, только крепко пожали ему руку, поглядели сочувственно и ограничились несколькими словами ободрения, как это принято у мужчин, а еще стали к нему вдвое внимательнее, отчего Дэн понял: он прощен. Мистер Лори тотчас взялся рассказывать о планах Дэна разным влиятельным лицам и тем самым привел в действие тяжелый механизм, в обращении с которым без машинной смазки не обойдешься, – ничего не попишешь, так решаются дела, когда нужна поддержка правительства. Мистер Баэр с талантом истинного педагога давал изголодавшемуся мозгу Дэна интеллектуальную пищу и помог юноше разобраться в самом себе – он продолжил работу доброго капеллана столь усердно, что бедняга Дэн раз за разом повторял: он будто обрел отца. Мальчики брали Дэна покататься и забавляли своими планами и проделками, а женщины все от мала до велика ухаживали за ним и лелеяли его – он был точно султан, окруженный преданными рабынями, готовыми исполнить любое желание. Дэн же, как всякий мужчина, очень боялся «сюсюканья» и прежде болел крайне редко, поэтому вскоре взбунтовался против врачебного предписания поменьше двигаться; миссис Джо пришлось применить все свое влияние, а девушкам – все уловки, лишь бы он отдыхал на диване до той поры, пока не заживут поврежденная спина и разбитая голова. Дейзи готовила ему, Нэн следила за лечением, Джози читала вслух, скрашивая томительные часы безделья, а Бесс, чтобы его развлечь, принесла все свои картины и скульптуры и, по особой просьбе больного, прямо в его комнате начала лепить голову буйвола, которую он ей когда-то подарил. То были для Дэна самые приятные часы дня, и миссис Джо, чей кабинет был неподалеку, наблюдала за дружным трио и любовалась их совместным времяпровождением. Девочкам лестно было, что их усилия приносят плоды, и они старались сделать отдых Дэна как можно увлекательнее, при этом проявляя женский такт, который большинство представительниц слабого пола осваивает с колыбели. Если Дэн пребывал в благостном настроении, в комнате звенел смех, если хандрил – они читали или занимались рукоделием в почтительном молчании, пока терпение не развеивало угрюмость, а если мучила боль, они склонялись над Дэном, «точно два ангелочка», как он сам говорил. Джози заслужила прозвище Маменька, Бесс же так и осталась Принцессой, причем относился Дэн к ним по-разному. Джози иногда докучала ему своей назойливостью – длинными пьесами, которые читала вслух, и материнской воркотней, когда он нарушал предписания врача: девочку так восхищало, что «венец творения» находится в ее полной власти, что с удовольствием держала бы его в ежовых рукавицах, если бы позволил. Бесс же упрекала мягко, и с ней Дэн не выказывал ни досады, ни скуки – напротив, прислушивался к малейшему слову, старался в ее присутствии вести себя безукоризненно, мог часами лежать и без устали любоваться ею, пока выразительное чтение Джози пропадало втуне.

Миссис Джо это заметила и прозвала их Уна и лев[67], ибо Бесс вправду укротила льва, как героиня поэмы, хотя гриву царя зверей остригли под корень, а наша Уна не пыталась надеть на него ошейник. Старшие дамы тоже приносили лакомства и исполняли все желания больного, но у миссис Мэг много времени отнимала работа по дому, миссис Эми готовилась к весенней поездке в Европу, а миссис Джо упрямо засасывало в писательский «водоворот», ибо за домашними передрягами она, как ни печально, опаздывала со сдачей рукописи. Она сидела за письменным столом, перекладывая бумаги с места на место или рассеянно покусывая перо в ожидании божественного вдохновения, но частенько забывала вымышленных героев и героинь, отвлекаясь на их прототипы, поэтому по мимолетным взглядам, словам и жестам уловила зарождение нежности, которой никто больше не заметил.

Портьеру между комнатами обычно отодвигали, поэтому друзей у эркера всегда было хорошо видно: по одну сторону сидела Бесс в серой блузе, занятая своими художественными принадлежностями, по другую – Джози с книгой в руке, а между ними на диванчике лежал подпертый множеством подушек Дэн в разноцветном восточном халате – подарке мистера Лори, который наш больной все-таки носил, чтобы повеселить девочек, хотя предпочитал ему старую добрую домашнюю куртку, у нее ведь «нет этого злосчастного хвоста». Дэн лежал лицом к комнате миссис Джо, но даже не замечал ее; взгляд его был прикован к изящной барышне – тусклое зимнее солнце озаряло ее золотистые волосы и ловкие ручки, занятые лепкой из глины. Джози было почти не видно: она усердно раскачивалась в кресле-качалке у изголовья дивана, и голос ее равномерно тек – впрочем, она переходила на повышенный тон, когда начинался жаркий спор о каком-нибудь отрывке или той самой голове