Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

постели и наслушался о печальных скитаниях. Он упоминал «стражника», чей-то след, мертвеца, Блэра и Мейсона, да еще постоянно протягивал мне руку и спрашивал, пожму ли я ее, прощу ли. Однажды, когда он впал в полную бессознательность, я пытался его успокоить, а он упрашивал меня «не надевать наручники». Признаться, по ночам мне страшно становилось от слов о тебе, о Пламе, а как он умолял отпустить его домой умереть спокойно…

– Не умрет он – будет жить и каяться в содеянном; не мучь меня страшными намеками, Тедди! Да пусть Дэн хоть все десять заповедей нарушил, я останусь с ним до конца, да и ты тоже. Ничего, поставим на ноги, сделаем достойным человеком. Судя по лицу, жизнь его не баловала. Никому пока ни слова, а я выясню правду, – пообещала миссис Джо, все так же преданная своему плохишу, пусть ее и огорчило услышанное.

Несколько дней Дэн отдыхал и почти никого не хотел видеть, но потом сказались тщательный уход, веселая обстановка и радости домашней жизни, и Дэн стал больше похож на себя, хотя по-прежнему скрывал от других пережитое, ссылаясь на запрет врачей долго говорить. Многие мечтали с ним повидаться, а он избегал всех, кроме старых друзей, и «даже щегольнуть немного не хотел», как выразился Тед – ему не удалось похвастаться дружбой с отважным Дэном.

– Любой на моем месте поступил бы так же, ну и зачем поднимать шум? – спрашивал храбрец, который не гордился сломанной рукой, а стыдился ее, хотя на перевязи она выглядела очень даже интересно.

– Дэн, но приятно ведь знать, что ты спас двадцать человек, вернул женщинам мужей, сыновей и отцов? – спросила миссис Джо однажды вечером, когда они остались наедине, отослав очередных посетителей.

– Приятно? Да я только этим и жил! Лучше уж так, чем стать президентом или какой другой большой шишкой. Людям невдомек, как оно меня утешает: двадцать жизней ведь спас в обмен на… – Дэн осекся: видимо, говорил он из сильного чувства, а какого – этого слушательница пока не поняла.

– Знала, что ты так считаешь. Удивительно это: спасти жизнь другим, рискуя своей, и оказаться на грани смерти, – начала миссис Джо, мысленно сокрушаясь, что так скоро прервалась обычная для прежнего Дэна живая речь.

– «Сберегший душу свою потеряет ее», – пробормотал Дэн, глядя на веселое пламя камина, которое озаряло комнату и отбрасывало красноватые блики на его исхудалое лицо.

Миссис Джо изумилась, услышав из уст Дэна эти слова, и лишь воскликнула радостно:

– Значит, сдержал клятву, читал мою книгу?

– Да, взялся как-то раз читать. Пока не все понимаю, но хочу научиться – уже дело немалое.

– Великое! Дорогой, расскажи мне все! Вижу, на душе у тебя какая-то тяжесть, так позволь разделить ее с тобой, и станет легче.

– Стать-то станет, и рассказать я хочу, но кое-чего даже вы простить не сможете, а если махнете на меня рукой, не выстоять мне.

– Матери все прощают! Рассказывай, я никогда тебя не брошу, пусть даже целый свет отвернется.

Миссис Джо крепко сжала обеими руками большую исхудалую ладонь и молча ждала, пока тепло прикосновения согреет сердце бедняги Дэна и придаст ему решимости заговорить. Опустив голову на руки, как когда-то в тюрьме, он медленно поведал ей все, не поднимая глаз, покуда с губ не сошло последнее слово.

– Теперь вы все знаете. Сможете простить убийцу и держать дома сидельца?

В ответ миссис Джо только обняла его и прижала остриженную голову к груди; глаза ее подернулись пеленой слез, сквозь которую она видела лишь страх и сумрачную надежду – они были в глазах Дэна тоже, от них он и выглядел столь печально.

Объятия оказались лучше всяких слов, и бедняга Дэн приник к миссис Джо в безмолвной благодарности, чувствуя воскресительную силу материнской любви – божественного дара, способного утешить, очистить и укрепить всякого, кто в нем нуждается. Две-три горючие слезы капнули на шерстяную шаль, где Дэн прижимался к ней щекой – словами не описать, до чего мягкой и уютной показалась ему эта шаль после жестких подушек, которыми он так долго обходился. Душевные и телесные страдания сломили упрямство и гордыню, и Дэн замер в немом восторге, радуясь чудесной легкости.

– Бедный мой мальчик, как ты страдал, а мы тут думали, ты паришь по воздуху, точно пушинка! Почему не написал, не попросил помощи? Неужто усомнился в своих друзьях? – Миссис Джо в порыве сострадания забыла обо всех остальных чувствах.

Она приподняла лицо Дэна к свету и с упреком посмотрела в большие запавшие глаза, и он впервые не отвел взгляда.

– Я стыдился. Легче было терпеть все самому, чем расстраивать и мучить вас – а вы расстроились и мучитесь, хотя не подаете вида. Ничего, привыкну.

Дэн вновь опустил глаза, точно не в силах был видеть печаль и испуг на лице своего лучшего друга.

– Твой грех меня приводит в ужас, но сам грешник раскаялся, искупил вину и хорошенько усвоил горький урок, и за это я всей душой рада, горда и благодарна Господу. Знать правду будут только Фриц и Лори – они заслужили и, поверь мне, разделят мои чувства, – поведала миссис Джо, мудро рассудив, что откровенность Дэну полезнее сострадания.

– Нет, мужчины не умеют прощать, как женщины. Но вы правы. Расскажите им все вместо меня, и покончим с этим. Наверное, мистер Лоренс и так уже знает. Я бормотал о разном, когда был в бреду, а он все равно отнесся ко мне очень по-доброму. Пусть они узнают, я стерплю, а вот Тед и девочки!..

Дэн стиснул руку миссис Джо с такой мольбой на лице, что она тотчас заверила: кроме двух старых друзей, никто ничего не узнает – и Дэн сразу успокоился, будто устыдившись своего порыва.

– К слову, я убил его из самозащиты: он ударил первым, пришлось ударить в ответ. Я не собирался его убивать, но, боюсь, эта сторона дела меня меньше волнует, чем нужно. За этот проступок я заплатил сполна, а таким подлецам не место в мире – они ведут невинных юнцов в ад. Знаю, вы меня осудите, но так уж есть, ничего не могу с собой поделать. Негодяев я ненавижу не меньше, чем хитрецов-койотов, всегда-то хочется в них выстрелить. Жаль только, он не убил меня – жизнь все равно загублена.

Лицо Дэна помрачнело, как во времена тюрьмы, и миссис Джо ужаснулась: она вдруг поняла, через какие круги ада он прошел и все-таки выжил, пусть и остался навеки шрам. В надежде отвлечь его на