Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

взяли две клетки и повели меня на опушку леса Нарха-Бойхар. День уже клонился к вечеру, и солнце, отбрасывая длинные тени на поля, постепенно скрывалось за холмами.

Девочки остановились около молодого шимула и опустили клетки на землю. В одной сидел крупный пастушок, а в другой болотная курочка — те обученные птицы, которых мне показывали в прошлый раз. Пастушок начал кричать, завлекая лесных птиц в ловушку. Болотная курочка поначалу молчала. Шуротия щелкнула пальцами, присвистывая:

— Давай же, сестрица, скажи…

Болотная курочка тут же заворковала: «Гу-у-у-р-р».

Этот необыкновенный звук, разлившийся по открытому полю в безмолвной тишине вечера, заставлял сердце содрогнуться от осознания простора и шири этого края, тянувшегося до самого горизонта под куполом ясного неба. Рядом в траве распустились пышные желтые соцветия дудхли, и Чхония опустила бамбуковую ловушку, похожую на клетку для птиц, прямо на нее, а затем спрятала под ней клетку с курочкой.

— Пойдемте, господин, спрячемся в кустах. Если птицы увидят людей, тут же разлетятся, — велела Шуротия, и мы все вместе спрятались в рощице из молодых саловых деревьев.

Пастушок изредка прерывался, а вот болотная курочка ворковала без умолку: «Гу-у-у-р-р, гу-у-у-р-р».

Какое сладкозвучный, неземной звук!

— Шуротия, продашь мне вашу болотную курочку? Сколько хочешь за нее?

— Тише-тише, господин! Распугаете птиц! Слышите, вон они летят!

Некоторое время мы сидели молча, а затем из леса послышалось: «Гу-у-у-р-р».

Я вздрогнул. Лесная птица отвечала своей подруге в клетке!

Постепенно это воркование приближалось к месту, где была установлена ловушка, пока не слилось воедино с песней обученной курочки, а затем резко оборвалось — птичка угодила в ловушку. Чхония и Шуротия быстро побежали к ней, я тоже поспешил за ними.

Попавшая в ловушку птица застряла лапками в клетке и отчаянно била крыльями. Ее песня умолкла. Какое это было удивительное зрелище, я не мог поверить своим глазам.

Шуротия взяла ее в руки и показала мне:

— Посмотрите, как запутались лапки в клетке. Увидели?

— Что вы делаете с пойманными птицами?

— Отец продает их на базаре в Тираши-Ротонгондже. По две пайсы за болотную курочку и семь — за пастушка.

— Продай мне. Я заплачу, сколько нужно.

Шуротия тут же отдала мне птицу и, как я ни старался, ни в какую не соглашалась взять за нее ни пайсы.

4

Наступил месяц ашшин. Одним утром я получил весть о кончине царя Добру Панны. Его семья находилась в бедственном положении и просила меня, если есть возможность, приехать. Письмо передал Джогру Панна, дядя Бханумоти.

Я сразу же отправился в путь и прибыл в Чокмокитолу незадолго до наступления сумерек. Там меня встретили старший сын царя и его внук. Они рассказали, что царь Добру Панна упал и повредил колено, когда пас коров, и именно эта травма в конце концов унесла его жизнь.

Едва только до ростовщика дошла весть о смерти короля, как он сразу же забрал всех коров и буйволов и отказывался вернуть их, пока не получит обратно долг. Но беда не приходит одна: уже завтра состоится церемония помазания нового царя, на которую тоже нужны деньги, только вот откуда их взять? К тому же, если ростовщик не вернет скот, семья царя даже концы с концами сводить не сможет — продажа топленого масла-гхи из буйволиного молока была основным источником доходов этих людей, и теперь их ждет голодная смерть.

Я велел привести ростовщика ко мне. Его звали Бирбо́л Сингх. Он даже слышать меня не хотел и на за что не соглашался вернуть коров и буйволов, пока не получит обратно свои деньги. Я понял, что это нехороший человек.

Бханумоти пришла поприветствовать меня и расплакалась. Она любила своего прадедушку; пока он жил, они были за ним как за каменной стеной, а стоило ему только навсегда сомкнуть глаза, как несчастья стали сваливаться на них одно за другим — она говорила всё это, и слезы беспрестанно текли по ее щекам.

— Пойдемте со мной, бабу-джи, я отведу вас к прадедушке. Мне больше ничего не мило, я хочу только сидеть у его могилы.

— Подожди немного, Бханумоти, сначала нужно уладить дело с ростовщиком, а после мы с тобой обязательно сходим, — ответил я ей.

Однако с этим подлым раджпутом ни о чем невозможно было договориться, он совершенно не желал внимать ничьим просьбам и увещеваниям. Единственная милость, которой нам удалось добиться, это оставить скот в доме царя, но чтобы никто не смел даже каплю молока выдоить. Спустя пару месяцев мы нашли способ вернуть долг, но об этом после.

Тем временем Бханумоти в одиночестве стояла перед воротами их дома.

— Уже темнеет, потом мы уже не сможем пойти. Пойдем, я покажу вам могилу, — обратилась она ко мне.

То, что Бханумоти, не побоявшись остаться наедине со мной, вела меня к их родовому кладбищу на вершине холма, значило, что она теперь считает меня близким другом их семьи, которому можно доверять. Простота и сердечность этой племенной девушки глубоко тронули меня.

На просторную горную долину опустились вечерние тени. Бханумоти устремилась вперед, как испуганная лань.

— Послушай, Бханумоти, иди помедленнее. Здесь где-нибудь растет ночной жасмин?

В этих краях цветок жасмина назывался совершенно по-другому, и я не смог понятно объяснить Бханумоти, что имел в виду. По мере того как мы поднимались на холм, перед нашими глазами открывалась удивительная картина: синяя цепь гор Дхонджори, словно пояс, окружала лишившееся своего царя государство Добру Панны, а сильный ветер то и дело обрушивался на открытую долину.

Бханумоти вдруг остановилась и спросила:

— Вам тяжело подниматься наверх?

— Отчего же? Нисколько, только иди чуть-чуть помедленнее, — ответил я.

Некоторое время мы шли молча.

— Дедушка ушел, и у меня больше никого не осталось, — сказала она, всхлипывая и заикаясь, совсем как ребенок.

Ее слова вызвали у меня добрую улыбку. Пусть ее пожилой прадедушка умер и у девушки не было матери, но ведь оставались еще отец, братья, дедушки и бабушки, живые и здоровые — разве этого мало? Но Бханумоти была женщиной, даже девушкой, и ее девическое стремление получить немного внимания и сочувствия со стороны мужчины было вполне естественным.

— Не забывайте нас, навещайте иногда, ладно? Кто еще о нас позаботится?

Женщины везде одинаковые, и юная Бханумоти ничем от них не отличалась.

— Почему же я должен вас забыть? Конечно, буду иногда к вам приезжать, — ответил я.

— Ну да, уедете в Бенгалию, в свою Калькутту, и разве вспомните обо всех этих лесах и холмах… о нас… обо мне? — сказала Бханумоти, надув губы, будто в обиде.

— Разве не