За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

неожиданным движением освободила руку от хватки этого сумасшедшего и нырнула в толпу, как ласточка под стреху. Фьорсен остановился и, запрокинув голову назад, расхохотался. Она опять от него ускользнула – второй раз за день. Прохожие в изумлении оглядывались на него. Чертовы уроды! Скривившись, он свернул с Пикадилли и пошел мимо церкви Святого Иакова в направлении Бери-стрит. Они, конечно, даже на порог его не пустят. Кто-кто, только не они! Он лишь посмотрит на окна, у них там лотки с цветами. Лотки с цветами! Внезапно вспомнив фигуру Джип в окружении цветов у себя дома, Фьорсен громко застонал. Пропустив нужный поворот, он зашел с другого конца улицы. Бродячий скрипач у сточной канавы терзал старую скрипку. Фьорсен остановился послушать. Вот бедолага! Это же «Паяцы». Он подошел к музыканту, смуглому, хромому оборванцу, достал несколько серебряных монет и положил ему руку на плечо.

– Брат, – сказал Фьорсен, – одолжи мне на время свою скрипку. Вот деньги за нее. Дай мне поиграть. Я знаменитый скрипач.

– Vraiment, monsieur![17]

– Ah! Vraiment! Voyons! Donnez… un instant… vous verrez[18].

Скрипач, все еще сомневаясь, словно под воздействием гипноза отдал ему скрипку, но его мрачное лицо просветлело, когда увидел, как незнакомец прикладывает инструмент к плечу и прикасается пальцами к струнам и смычку. Фьорсен чуть дальше прошел по улице в поисках окон с цветочными лотками. Увидев их, он остановился и заиграл «Che faro?». Он прекрасно вел мелодию на старой дешевой скрипке, а уличный скрипач стоял рядом, смущенный, завидующий, но в то же время очарованный. Черт побери! Этот высокий бледный месье со странным лицом, пьяными глазами и впалой грудью играл как ангел! Ах, зарабатывать на жизнь на улицах этого заповедного города так нелегко. Играй словно сорок ангелов, а в ответ ни медяка! Фьорсен завел новый мотив, щекочущий душу: tres joli, tout a fait ecoeurant![19] А вот и хозяин дома – как всегда, закрывает окно и задергивает занавески. Вечно одно и то же. Высокий странный месье сунул скрипку и смычок обратно в руки музыканту и убежал, словно за ним гнались черти. Видать, набрался под завязку. И никто не бросил ни единого су! Смутно ощущая, что его втянули в какую-то непонятную историю, хромой смуглый скрипач доковылял до ближайшего угла и прошел, не останавливаясь, еще два квартала. Затем, пересчитав серебро, которое высыпал ему на ладонь Фьорсен, и тщательно осмотрев скрипку, буркнул: «Проклятье!» – и зашагал домой.

Глава 19

Джип почти не сомкнула глаз этой ночью: трижды садилась на постели, украдкой подходила к двери и смотрела на спящую дочь, чье лицо едва различалось в тусклом свете ночной лампы. События дня расшатали нервы, к тому же храп Бетти не способствовал сну. Стояла духота, в ушах Джип все еще звучал голос скрипки. Она опознала игру Фьорсена по маленькой пьесе Пуаза, и поспешность, с какой отец задернул шторы, лишь укрепила ее догадку. Если бы она подошла к окну и увидела мужа, его вид не расстроил бы ее в той же мере, в какой расстроили отзвуки старых чувств. Цепь, которую она полагала вчера окончательно разорванной, загадочным образом оказалась вновь выкованной. Всхлипы старой скрипки словно умоляли: «Прости меня! Прости!» Уйти от мужа было бы намного легче, если бы она его возненавидела, но ненависти Джип как раз не испытывала. Как ни трудно жить с человеком искусства, ненавидеть его еще труднее. Ненавидят несгибаемых, а Фьорсен такой бесхребетный. Джип претили некоторые поступки мужа, претил он сам, когда совершал их, но по прошествии времени она не чувствовала к нему ненависти, как не чувствовала и любви. С наступлением дня к ней вернулась решимость и практичный подход к делу. Коль положение безнадежно, лучше признать этот факт и стать тверже сердцем.

Уинтон провел почти такую же бессонную ночь. Докатились: Фьорсен играет у него под окнами, как нищий бродяга! За завтраком майор объявил, что должен встретиться с адвокатом, распорядиться насчет погашения долгов Фьорсена и выяснить, как оградить Джип от преследования. Возможно, потребуется составить какой-нибудь акт – он смутно представлял себе, как это делается. Тем временем ни Джип, ни ребенок не должны покидать дом. Джип провела все утро, сочиняя и переписывая письмо месье Армо, в котором пыталась излить свою горечь и в то же время не обмолвиться, что покинула мужа.

Отец вернулся из Вестминстера притихший и злой. Его с большим трудом убедили, что ребенок принадлежит Фьорсену, поэтому, если тот предъявит законные права на дочь, ему нельзя будет отказать. Эта новость разбередила старую рану и заставила Уинтона вспомнить, что когда-то Джип, его родная дочь, тоже принадлежала другому, законному отцу. Майор в сдержанных выражениях сказал адвокату, что видел этого субъекта в гробу, и распорядился составить письменное соглашение о раздельном проживании супругов и уплате долгов Фьорсена на том условии, что он оставит Джип и девочку в покое. Рассказав все это дочери, Уинтон пошел в наспех устроенную детскую и немного постоял у колыбели. До сих пор малышка представляла для него интерес только в паре с дочерью, теперь же как бы обрела собственное существование. Крохотное кареглазое существо, смотревшее на него с серьезным выражением личика и крепко державшееся за палец, вдруг улыбнулось. В улыбке не было ничего особенного, но она произвела на Уинтона неизгладимое впечатление.

Желая сначала покончить с соглашением, он отложил переезд в Милденхем, однако, не веря ни единому слову этих двух негодяев – он по-прежнему не делал между ними различий, – настоял, чтобы ребенка вывозили на прогулку в сопровождении не менее двух человек, а Джип не выходила из дома одна. Тревога за безопасность дочери достигла такой степени, что Уинтон лично проводил ее к месье Армо в пятницу, вызвавшись пожать старику руку. Встреча получилась неуклюжей. У обоих не нашлось что сказать друг другу, словно они жили на разных планетах. И точно: Земля – это две разные планеты для людей двух разных сословий. После минутного обмена неловкими любезностями Уинтон удалился, чтобы дождаться окончания урока, а Джип села за пианино.

Месье Армо тихо произнес:

– Мне понравилось ваше письмо, мой маленький друг, и ваш отец тоже понравился. Но лучший комплимент я услышал от вашего мужа.

Улыбка старого учителя обезоружила Джип своим безграничным смирением.

– Выходит, вы снова остановились у отца? – спросил месье Армо и, посмотрев на нее меланхолическими черными глазами, добавил: – Когда же вы найдете свою судьбу?

– Никогда!

Старый музыкант вскинул брови.

– Ах, это вы