Услышь нас, Боже - Малькольм Лаури

Как будто это не он, а молодой Эмануэль Сведенборг[93] или кто-то другой, в более легком и радостном настроении. Однако нынешним вечером Коснахан не сумел заново ощутить счастливый настрой, что пронизывал этот кадр, и соотнести себя с человеком, изображенным на снимке, – моложавым мужчиной лет тридцати пяти, загорелым, подтянутым, в одних плавках, под руку с красивой, веселой, немного растрепанной девушкой в шортах и майке. Девушка улыбалась и держала перед камерой усатого кота, очень похожего мордой на Теодора Рузвельта… Чета Коснахан на острове Нантакет, было написано под фотографией, с Молчаливым Лимоном.

Опубликовано в издательстве «Артур Уайлдинг и К». Продано более 30 000 экземпляров. Так было указано на клапане суперобложки.

Это тоже была идея Артура – с фотографией на обложке, – размышлял Коснахан, и снимок Артур сделал сам, и он же дал имя их тогда еще безымянному новому коту. В тот раз, когда прилетел на уик-энд на Нантакет, чтобы помочь им с Лави вычитать гранки. В полночь, борясь с последствиями ошибочного решения, что датское пиво не даст им уснуть, Коснахан сказал: «Бога ради, давай почитаем что-нибудь другое кого-нибудь другого!» – и Арт не глядя схватил с полки книгу, какую-то старую биографию, и замогильным голосом прочел вслух: «В молодости мне частенько попадался на глаза траурно-черный парик герцога Брауншвейгского: он тащился по узким коридорам ночных ресторанов, среди горячих запахов газа, пачулей и пряностей. У Биньона на одном из диванов передо мной предстал Молчаливый Лимон, пожиравший гусиный паштет…»[94]

Именно в эту секунду через полуоткрытое окно в дом проник тогда еще безымянный кот, прыгнул прямо на плечо Артура и с тех пор стал называться Молчаливым Лимоном.

И теперь Коснахан вдруг затосковал по коту. Где он сейчас, чем занимается? Может быть, именно в эти минуты – хотя затруднительно рассчитать разницу во времени с Нантакетом – он перекусывает перед ужином, прежде чем провести ежевечерний осмотр швартовых канатов на пристани и заскочить в «Таверну на топях», хотя они с Лави частенько выдумывали для него специальные кошачьи заведения вроде баров «Коготок», или «Крысобой», или даже Мяузея современного искусства, когда им представлялось, что он совершал дальние походы до самого Нью-Йорка. Или, может быть, Молчаливый Лимон, считавший себя котом Лави и преданный ей беззаветно, последовал за ней в летний театр, где она играет в нынешнем сезоне, очаровал всю театральную труппу и даже получил роль в спектакле.

– Успех! – Коснахан раскурил трубку.

Было в этом изначально что-то неправдоподобное и пораженческое, как будто – тут ему вспомнился сон, приснившийся прошлой ночью, – все три сезона спектакля каким-то образом уместили в один субботний утренник. Но штука в том, что за полгода продажи «Сингапурского ковчега» так и не вышли за пределы обозначенных тридцати тысяч, причем бóльшая часть экземпляров была продана в первые несколько месяцев и в основном – в самые первые недели. Подобный успех, напоминавший этакое землетрясение, которое, пока ты успеваешь привыкнуть к грохоту и редким ударам, уже затихает, сменяется дрожью и мелкими толчками, вероятно, был для Артура рутиной. Но не для Коснахана. Его работа полностью остановилась. С тех самых первых недель после выхода книги он не написал ни строчки.

В первом издании было несколько хвалебных отзывов, в том числе от именитых писателей, ведь они, занятые своими угрюмыми распрями в кругу серьезной литературы, часто склонны весьма доброжелательно относиться к юмору, порой даже к плохому, видимо полагая, что плохой юмор все равно лучше, чем вообще никакого. Однако для четвертого издания – именно это четвертое издание и лежало сейчас перед ним – партнер Артура, изначально принявший книгу без особых восторгов, настоятельно предложил новый ход: ему хотелось создать впечатление, что книгу приняли не только в интеллектуальной среде (подобные аномалии, как известно, случаются с произведениями легкой литературы, а также с комиксами и кинофильмами), но и в среде так называемого массового читателя, от Гонолулу до Северного полюса. Поэтому для анонсов он взял цитаты из более популярных панегириков.

Чтение этих последних панегириков вызывало у Коснахана причудливое душевное волнение, словно стоишь в зеркальном коридоре и смотришь на бесконечные отражения; как будто все эти рецензии не просто были написаны тысячи раз на тысячи других книг, но, глядя на них в приложении к себе, на миг ощущаешь себя вечным писателем, вечно сидящим в вечном городе и вечно читающим одни и те же хвалебные отзывы, от которых всегда получаешь одно и то же вечное удовольствие, смешанное с благодарностью, болью, печалью, умилением, тревогой и прекрасным тщеславием; с другой же стороны, у него быть не должно таких ощущений, потому что, хотя и пресыщенный многочисленными похвалами, он читал все рецензии на свою книгу – или, как в данном случае, выдержки из рецензий – всегда как будто впервые, и в противовес предыдущим размышлениям у него возникали вопросы: точно ли столь необычные наблюдения уже появлялись в рецензиях на какие-то другие книги? Может быть, вопреки всем тревогам, его случай действительно уникален? «Чистая радость, – прочитал он теперь. – Если вам нравится смесь Джозефа Конрада с Элджерноном Блэквудом, тогда Коснахан – ваш автор». «Смесь раннего Конрада и Вудхауса в его самых смешных проявлениях… искрометный юмор… я буквально рыдал от смеха!» – писал другой щедрый на похвалу рецензент. «Яркое, звонкое повествование», – заявлял третий. «Представьте себе сочетание Джека Лондона, Джеймса Стивенса и Джеймса Оливера Кервуда с хохочущим О’Нилом в придачу, и вы получите Коснахана!» – добавлял четвертый. «Тонкий юмор – с грубоватым матросским оттенком – настоящее чудо!» – высказывался пятый. Последний из рецензентов, человек явно великодушный, которого никак не заподозришь в том, что он не удосужился прочитать начало, писал, что «в конце книги нас ждет редкий по проницательности философский пассаж». На другом клапане суперобложки – то ли как указание на беспристрастность издателей, то ли просто по ошибке, то ли партнер Арта все-таки не удержался от искушения процитировать лаконичную подпись к фотографии Коснахана в литературном обзоре «Тайм» – стояло прямолинейное и явно необоснованное заявление: «Джамбо[95] в Аравийском море». Впрочем, рядом имелась зеленая отрывная закладка с текстом: «Весь мир читает нового и величайшего юмориста Америки! Кенниш Драмголд Коснахан! «Сингапурский ковчег» уже переведен на несколько языков, в том числе на итальянский, французский, немецкий, шведский и т. д.».

Но и это еще не все.

Кенниш Драмголд Коснахан [читал Коснахан в биографической справке] родился в Баллафе на острове Мэн в 1908 году. Он – потомок боковой ветви знаменитого рода Кронкбейнов, и один из его предков принимал непосредственное