Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

я смогу зарабатывать больше… Я думал: говори что хочешь! Я ценю то, что у меня есть, а Бергман вовсе неплохой, всегда порядочно относится к сотрудникам.

– И почему же ты все-таки ушел от него к Кляйнхольцу?

– Ах, из-за такой ерунды. Знаешь, Ягненок, здесь, в Духерове, так устроено, что каждое утро каждое предприятие забирает почту от ведомства с помощью стажеров. Другие из нашей отрасли тоже: Штерн, Нойвирт и Моисей Минден. И стажерам строго запрещено показывать друг другу почту. На пакетах они должны сразу же толстым маркером зачеркивать отправителя, чтобы конкуренты не догадались, где и что мы покупаем. Но стажеры все знакомы с училища, и часто болтают друг с другом, и забывают зачеркивать. А некоторые и в самом деле шпионят, особенно Моисей Минден.

– Ох, в маленьких городках все так мелочно… – вздыхает Ягненок.

– В больших городах все то же самое. Так вот, «Рейхсбаннер» хотел купить триста ветровок. И все четыре наших текстильных магазина получили запрос на предложение. Мы знали, что конкуренты шпионят, хотят выяснить, откуда мы получаем наши образцы. И поскольку мы не доверяли стажерам, я сказал Бергману: я сам пойду, сам заберу почту в эти дни.

– Ну? И? Они выяснили? – спрашивает Ягненок с интересом.

– Нет, – говорит он и выглядит сильно обиженным, – конечно, нет. Если хоть один стажер всего на десять метров приближался к моим пакетам, я сразу грозился навешать ему тумаков. Заказ получили мы.

– Ах, мальчик мой, ну расскажи же наконец. Когда в истории появится та девушка, о которой я должна знать? Ведь не по этой причине ты ушел от Бергмана.

– Да, я уже говорил, – говорит он довольно смущенно, – это случилось из-за полнейшей ерунды. Две недели я сам забирал почту. И это так понравилось начальнице, что между восемью и девятью у меня все равно не было дел в магазине, а стажеры в то время, пока меня не было, могли подметать склад, так что она просто объявила: «Господин Пиннеберг, теперь вы всегда будете забирать почту». А я сказал: «Нет, с чего бы мне это делать? Я успешный продавец, я не буду бегать с пакетами по городу». А она сказала: «Будете!» А я сказал: «Нет!» В конце концов, мы оба разозлились, и я ответил ей: «Вы вообще не имеете права мне приказывать. Не вы меня нанимали, а господин Бергман!»

– А что сказал начальник?

– Что он мог сказать? Он же не мог признать, что его жена неправа! Он все меня уговаривал, а потом, когда я продолжил упорствовать, неловко сказал: «Ну что ж, тогда нам придется расстаться, господин Пиннеберг!» А я ответил, так как вдоволь разгорячился: «Хорошо, расстанемся к первому числу». Он сказал: «Вы еще одумаетесь, господин Пиннеберг». И я бы одумался, но тут как раз пришел несчастный Кляйнхольц и заметил, что я взволнован, и стал все выпытывать, и в итоге пригласил меня к себе тем вечером. Мы выпили коньяка и пива, а когда я вернулся домой, меня уже наняли бухгалтером за сто восемьдесят марок. Хотя я о настоящем бухгалтерском учете почти ничего не знал!

– О, мальчик мой! А твой другой начальник, Бергман? Что он сказал?

– Ему было жаль. Он уговаривал меня: «Откажитесь от этого, Пиннеберг», – и все время повторял: «Вы же не собираетесь с открытыми глазами бежать навстречу собственной гибели?! Вам ведь придется жениться на его дочурке – сыночек ведь того и гляди доведет своего папеле до белой горячки. А дочка еще хуже, чем сынок».

– Твой начальник так и сказал «папеле»?

– Ну да, здесь ведь все правоверные евреи. Они очень этим гордятся. Говорят: «Не будь подлецом, ты же еврей».

– Мне евреи не очень нравятся, – говорит Ягненок. – А что насчет дочери?

– Да представь себе, вот в чем дело. Четыре года я жил в Духерове и не знал, что Кляйнхольц хочет силой выдать свою дочь замуж. Мать у нее ужасная, целый день орет и носится с вязаными кофтами, а дочка – это какое-то чудовище по имени Мария!

– И ты должен был на ней жениться, бедный мальчик?

– Да, именно на ней мне и велено жениться, Ягненок! У Кляйнхольца только неженатые работники – сейчас нас трое, но на меня охотятся больше всего.

– Сколько ей лет, этой Марии?

– Не знаю, – отвечает он коротко. – Хотя нет, знаю. Тридцать два. Или тридцать три. В общем, неважно. Я же все равно не собираюсь на ней жениться.

– О боже, бедный мой мальчик, – жалуется Ягненок. – Разве такое бывает? Двадцать три и тридцать три?

– Конечно, такое бывает. И довольно часто, – говорит он угрюмо. – И если ты сейчас собираешься надо мной смеяться, то только попробуй…

– Но я же над тобой не смеюсь… Знаешь, мальчик мой, ты должен признать, что все это немного странно. Она ведь хорошая партия?

– Нет, в том-то и дело, – отвечает Пиннеберг. – Магазин уже не приносит много прибыли. Старый Кляйнхольц слишком много пьет, покупает слишком дорого и продает слишком дешево. А бизнес достанется его сынишке, ему пока всего десять лет. А Мария получит только пару тысяч марок, если вообще получит, и поэтому никто на нее и не зарится.

– Вот как дело обстоит, – говорит Ягненок. – И ты не хотел мне этого рассказывать? И поэтому ты тайно обвенчался, ехал с поднятым верхом и кольцом в кармане?

– Да, именно поэтому. О боже, Ягненочек, если они узнают, что я женат, они выгонят меня за неделю. А что тогда?

– Тогда ты снова пойдешь к Бергману!

– Но я даже не думал об этом! Слушай. – Он сглатывает, но потом все же говорит: – Бергман же меня предупреждал, что с Кляйнхольцем все пойдет наперекосяк. И потом он сказал: «Пиннеберг, вы снова придете ко мне! К кому вы пойдете в Духерове, как не к Бергману? Конечно, – сказал он, – вы снова придете ко мне, Пиннеберг, и я вас возьму. Но я заставлю вас хорошо попросить – как минимум месяц вы должны будете бегать в агентство по трудоустройству и просить у меня работу. За подобную наглость вы должны быть наказаны!» Так говорил Бергман, и теперь я не могу снова к нему идти. Я хочу, но не могу.

– Но если он прав? Ты же сам видишь, что он прав?

– Ягненок, – говорит Пиннеберг умоляюще, – пожалуйста, дорогая, Ягненочек, никогда не проси меня об этом. Да, конечно, он прав, и я был ослом, и носить пакеты мне было бы несложно. Если ты станешь долго уговаривать, я, конечно, пойду к нему, и