Дом разделенный - Перл С. Бак

пуст. Раз учить было некого, Юань возвращался домой и перечитывал старые книги, не смея тратить деньги на новые, поскольку он исправно посылал дяде половину жалованья в уплату долга. Теми длинными темными вечерами надежда на то, что когда-нибудь он выплатит долг полностью, казалась такой же несбыточной, как его мечты о Мэй Лин.

Как-то раз, измаявшись от безделья, так как в университете его семь дней кряду встречал пустой кабинет, он побрел сквозь грязь и проливной дождь к тому полю, где когда-то посеял со студентами заграничную пшеницу. Но и здесь его ждала неудача: то ли заграничная пшеница не привыкла к таким затяжным дождям, то ли тяжелая глинистая почва привела к застою влаги у нежных корней, то ли случилось еще что-то, но все колосья, не успев налиться, легли в грязь. Всходы были быстрыми, дружными и высокими, но под чужими небесами, в чужой земле растения не смогли хорошенько нарастить корни и загнили.

Пока Юань стоял и в отчаянии смотрел на гибель очередной своей надежды, его приметил один из местных крестьян. Он выбежал к нему и злорадно закричал:

– Не уродилась ваша заграничная пшеница! Сперва пошла высокая да красивая, а как дожди зарядили, так и полегла вся! Силенок ей не хватило. Я еще тогда говорил, не дело это, когда зерна такие крупные и светлые. Гляньте на мою пшеницу: подмокла, конечно, но помирать не собирается.

Юань молча взглянул на его поле. Действительно, там росла пшеница – тощая, коротенькая, но живучая… Ответить крестьянину он не смог. Его простое лицо и глупый довольный смех показались ему отвратительными. В тот миг он почти понял, почему Мэн ударил рикшу. Но Юань не посмел бы никого ударить. Он молча развернулся и пошел прочь.

Что могло развеять тоску и уныние Юаня той злополучной весной, он не представлял. Ночью он лежал в постели и плакал, такое его брало отчаяние, и причиной его слез была не какая-то одна причина, а все сразу. Казалось, ему так горько потому, что сами времена безнадежны: бедные остаются бедными, новый город никак не достроят, всюду грязь, серость и дождь, пшеница сгнила, революция задохнулась, новые войны грядут и недовольные студенты мешают работать. Ничего правильного, ничего достойного не осталось в жизни Юаня, думал он той ночью, а самым неправильным и ужасным было то, что за сорок дней он не получил ни единого письма от Мэй Лин, ни разу ее больше не видел, а ее последние слова до сих пор звенели у него в ушах: «Ох, как я тебя ненавижу!»

Однажды, правда, ему написала мачеха. Увидев на столе конверт, Юань нетерпеливо его схватил, надеясь увидеть на нем имя Мэй Лин, но нет, писала госпожа. Рассказывала она только о маленьком сыне Ай Лан и о своей большой радости: Ай Лан переехала обратно к мужу, а ребенка оставила ей на попечение, потому что с ним слишком много хлопот и возни. Госпожа была несказанно этому рада и писала: «Да, я по малодушию почти радуюсь, что Ай Лан так ценит свободу и развлечения и оставляет ребенка мне. Я знаю, что она не права и поступает плохо… Но я сижу с ним и целыми днями держу его на ручках». Теперь, когда Юань лежал в темноте, эти строки стали для него еще одним маленьким поводом для грусти. Новый маленький сын, казалось, занимал все мысли госпожи, а Юань теперь был ей не нужен. В приступе жалости к самому себе он думал: «Кажется, я никому и нигде больше не нужен!» Так, жалея себя и проливая слезы, он наконец заснул.

Вскоре протестные настроения охватили почти всю страну, но Юаню это было невдомек, поскольку в новой столице он вел очень одинокий образ жизни. Да, он прилежно писал раз в месяц отцу и получал от Тигра ответы. Но домой он больше ни разу не ездил, отчасти потому, что был предан своему делу, но в большей степени потому, что преданных делу людей в эти непостоянные времена осталось очень мало, а кроме того, в новогодние каникулы ему больше всего хотелось повидать Мэй Лин. Из писем Тигра он тоже не мог получить представления о происходящем в стране, потому что старик, сам того не замечая, каждый раз писал об одном и том же: как весной он соберет верных людей и уничтожит главаря шайки, разбойничавшей в тех местах, ибо разбойники эти совсем уж распоясались, но он, Тигр, клянется раз и навсегда положить конец их безобразиям.

Подобные письма Юань просматривал мимоходом, не вчитываясь. Его больше не злило бахвальство старика, и, если он и отвечал отцу, то делал это с печальной улыбкой, потому что когда-то подобные угрозы по-настоящему его страшили, а теперь он знал, что это лишь пустые слова. Порой он думал: «Мой отец и впрямь уже стар. Летом надо поехать домой и навестить его». Однажды он подумал с сожалением: «Лучше бы я поехал к нему на Новый год, а я только зря потратил время». Юань вздыхал и принимался считать, какую часть долга сумеет выплатить к лету, если будет зарабатывать столько же, и надеялся, что его работе больше не станут мешать, как это нередко происходило по нынешним беспокойным временам – не вполне старым, но и не вполне новым, полным сомнений и неизвестности.

Итак, в письмах Тигра не было ничего, что могло бы подготовить его сына к случившемуся. Однажды утром Юань проснулся и сел умываться к небольшой плите, в которой он каждое утро разводил огонь, чтобы хоть немного обогреть свое сырое и стылое жилище. Вдруг раздался стук в дверь, робкий, но все же настойчивый. Юань крикнул: «Войдите!» Дверь отворилась, и на пороге стоял последний человек, которого Юань ожидал увидеть у себя дома: старший сын его дяди Вана Купца.

Юань сразу понял, что с этим маленьким изможденным человечком приключилось несчастье: на его щуплой желтой шее чернели синяки, лицо было иссечено глубокими окровавленными царапинами, на правой руке недоставало одного пальца, а обрубок был замотан грязной, пропитанной кровью тряпкой. Увидев все эти страшные приметы, Юань от потрясения потерял дар речи. Человечек, завидев Юаня, ударился в слезы, но проливал их беззвучно, и Юань понял, что с ним случилась ужасная беда. Он быстро оделся, усадил двоюродного брата на стул, бросил в чайник горсть чайных листьев, залил их кипятком с плиты и сказал:

– Говори, когда сможешь, и расскажи, что с тобой произошло. Я вижу, что случилось страшное.

И он умолк в ожидании.

Тогда его двоюродный