Дом разделенный - Перл С. Бак

не особенно тужить, но дожди загоняли их в лачуги, а во время затяжных дождей они сходили с ума от бесконечных ссор и холода и с ненавистью вглядывались в жестокие небеса, посылавшие им столько дождя.

…Стихи были о красивых мгновениях, о лунном свете на золотистых локонах покойницы, о замерзшем парковом фонтане, об острове фей в безбурном зеленом море, среди бледных песков…

Юань же видел угрюмые звериные лица и с тревогой думал: «А я ничего не могу написать. Если бы я принялся сочинять безделицы, как у Шэна, в самом деле очень изящные и красивые, то мне постоянно вспоминались бы эти смурные лица, жалкие хибары и тяжелая жизнь людей, о которой Шэн ничего не знает и никогда не узнает. Однако и об этой жизни я писать не могу. Отчего же я такой бессловесный и неприкаянный?»

Таким думам он предавался в поезде, и еще ему пришло в голову, что не способен творить тот человек, у которого нет своего места и дома. Он вспомнил, как на семейном празднике подумал, что застрял между старым и новым. А потом грустно улыбнулся пришедшей тогда же глупой мысли, будто на самом деле он не одинок. Одинок, конечно!

…Дождь так и лил до самого конца его пути, и из поезда он тоже выходил под дождем, в сумерках, и за пеленой дождя возвышалась старая городская стена, черная и мрачная. Юань подозвал рикшу, забрался в повозку и сидел там в одиночестве, продрогший, а рикша тащил его по скользким, залитым водой улицам. Один раз он споткнулся, упал, и, пока он поправлял оглобли, переводил дух и отирал капли дождя с лица, Юань выглянул наружу и вновь увидел теснившиеся под городской стеной лачуги. Дождь затопил их, и несчастные люди сидели в лужах воды, молча дожидаясь перемены погоды.

Так начинался для Юаня новый год, который должен был стать лучшим и счастливейшим годом его жизни. Однако начало его ознаменовалось лишь разного рода несчастьями. Дожди сделали ту весну невыносимой, и сколько ни молились в храмах священники, их молитвы и жертвы ничего не приносили кроме новых бед: своими суевериями они навлекли на себя горячий гнев новых правителей, которые поклонялись не богам, а героям нового времени, и правители распорядились закрыть все храмы в тех местах, и расквартировали там солдат, а священникам пришлось ютиться в самых маленьких и плохих кельях. Это в свою очередь разозлило крестьян, которые иной раз и сами осыпали священников бранью, когда те ходили по домам и клянчили деньги, но теперь испугались гнева богов и кричали, что этими дождями небо наказывает новых правителей, и в кои-то веки они объединились со священниками против власти.

Целый месяц шли дожди, и великая река набухла, поднялась, хлынула в малые речки и каналы, и всюду начались знакомые людям с древности наводнения, а за наводнениями пришел голод. Народ успел поверить, что новое время каким-то образом принесло им новые небеса и новую землю, а теперь увидел, что это не так, и что небеса так же жестоки и беспечны, как всегда, и что земля под водой и в засуху родит не больше, чем прежде. Тогда люди закричали, что новые правители ничем не лучше старых, и в стране опять начали подниматься былые недовольства, ненадолго приглушенные новыми обещаниями и новыми временами.

Юаня тоже вновь душили сомнения: Мэн целыми днями просиживал в конторе и, не имея иной отдушины для молодецкой силы, которую он прежде тратил на муштрование солдат, часто приходил к Юаню, подолгу спорил со всем, что тот говорил, проклинал дожди и проклинал своего генерала, а самыми последними словами клял новых правителей, зарвавшихся, своекорыстных и равнодушных к бедам простого народа. Подчас Мэн бывал настолько несправедлив, что однажды Юань не выдержал и очень мягко сказал ему:

– И все же мы едва ли можем винить их в том, что выпало столько дождей. Даже если будет наводнение, едва ли можно их в этом винить.

Тогда Мэн свирепо заорал:

– А я все равно буду, потому что они предали революционные идеи! – Тут он резко понизил голос и с тревогой проговорил: – Юань, я тебе расскажу кое-что, чего никто больше не знает. Рассказываю только потому, что ты такой бесхребетный и ничему не можешь отдаться всей душой, но все же человек ты порядочный, верный и постоянный. Послушай… Если однажды я исчезну, не удивляйся! Родителям скажи, чтобы ничего не боялись. Видишь ли, внутри этой революции уже назревает другая – новая, настоящая, Юань! Я и еще четыре моих товарища хотим к ней присоединиться. Заберем своих верных людей и уйдем на запад, где сейчас тайно собираются новые силы. К ним примкнули уже тысячи молодых людей! Мой генерал ни во что меня не ставит, но я ему еще покажу! – Несколько мгновений Мэн молча сверкал глазами, а потом вдруг все лицо его просияло – или, по крайней мере, осветилось, ибо до сих пор он был мрачнее тучи, – и он проговорил тихо и мечтательно: – На сей раз мы устроим настоящую революцию, Юань! Во имя и на благо простых людей. Мы захватим власть и никому ее не отдадим. Страной будет править народ, Юань, и не будет больше ни богатых, ни бедных…

Так говорил Мэн, а Юань слушал его с печалью и тяжестью на сердце. Всю свою жизнь он то тут, то там слушал подобные речи, а бедные люди все не исчезали. Они были даже в той богатой чужой стране. Да, бедные были всегда и везде. Юань позволил Мэну выговориться, а когда тот ушел, он долго стоял у окна и смотрел на редких людей, что понуро брели по улицам сквозь дождь и мглу. Мэн стремительно шагал среди них с гордо поднятой головой, но только он один и шел гордо. Кроме него по скользким камням пробирались лишь промокшие насквозь рикши… Юань опять вспомнил то, о чем не забывал почти ни на минуту: от Мэй Лин до сих пор не пришло ни единой весточки. Он тоже ей не писал, говоря себе: «Что толку писать, если она так меня ненавидит?» И эта мысль окончательно повергла его в уныние.

Юаню оставалось лишь работать, и он с радостью вложил бы в работу все силы, однако и тут время подложило ему подлянку. Протестные настроения распространились на студентов: те бунтовали против новых законов и, почуяв свободу, считали себя вправе перечить правителям и учителям, отказывались работать и посещать занятия, и нередко, когда Юань приходил в свой продуваемый всеми ветрами кабинет, тот оказывался