Живое свидетельство - Ислер Алан

Я сообщил, что не вижу оснований считать, что его версия ближе к истине, чем мои, о чем я и сообщил, но не воинственно, а вполне мирно — как человек, предложивший закончить дружеский спор. Теплые чувства, которые пробудил во мне «Макточис», теперь распространялись не только на Саскию, но и на Стэна.

— Не видишь оснований? — возопил Стэн и, помахивая кулаком, вскочил — лицо его перекосилось.

Саския метнулась к нему.

— Робин, умоляю, не волнуй его. Он болен. — Ей удалось упихать его обратно в кресло, и он несколько минут сидел, тяжело дыша, а руки его безвольно свисали с подлокотников.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал я. — Пользы от меня тут мало.

— Не торопись! — Стэн напрягся, отбросил заботливую руку Саскии. — Я в порядке, я в полном порядке, оставь ты меня в покое, Саския! Иди на свое место и садись.

Она безропотно повиновалась.

— Ты не видишь оснований, Робин, — презрительно сказал Стэн, — потому что у тебя этих оснований нет. У меня в распоряжении факты, а не сплетни. Я пока что не знаю, почему Энтуисл окутал таинственностью историю своего происхождения, почему он пытается укрыться за — как сказал бы твой дружок Майрон Тейтельбаум — завесой неизвестности, но я вот-вот с этим разберусь. — Тут он действительно улыбнулся, обнажив квадратные, щербатые зубы, но получилось жутковато — губы у него были совсем бескровные. — Серьезный биограф опирается на факты, на них он строит свою историю. Выстраивается повествовательная линия, обозначаются повторяющиеся мотивы, становятся известны эпизоды из жизни, которые подлежат психологической интерпретации, очертания образа обретают плоть, контраст света и тени становится мягче. В отличие от беллетриста биограф добивается не симулякра правды, а самой Правды.

Очевидно было, что он цитирует самого себя, что это отрывок из речи, с которой он уже неоднократно выступал.

— Многие из тех, о ком пишутся биографии, бывает, обычно бессознательно, перетасовывают события, укладывают свое понимание случившегося и свою реакцию на происходившее в их собственном прошлом в некую связную повествовательную схему. Энтуисл отличается тем, что он намеренно придумывает прошлое заново, даже позволяет сосуществовать разным его версиям. Тяжкий труд биографа состоит в том, чтобы разбирать до основания то, что человек сам переиначил, даже если потом он не может собрать все детали в нечто столь же художественное.

— Я еще не закончил с Энтуислом-père[94], — сказал Стэн. Он кивком показал на коробки, у которых сидела на корточках приунывшая Саския. Согласно Стэну, в 1921 году Джайлз перевез свою небольшую семью в Дибблетуайт, «родной город» Люси, и там угрохал все свои жалкие сбережения на 99-летнюю аренду дома, в котором Сирил прожил всю жизнь. Молодоженам повезло: дом они купили задешево, у новоиспеченной вдовы, которая сама там никогда не жила, но не хотела, чтобы он достался ненавистному пасынку и его жене.

Мать Энтуисла умерла от пневмонии злой зимой 1944 года. Отца он в последний раз видел в 1947-м. Сирила тогда только что демобилизовали, в Англии он не был три года. Джайлз приехал в ливерпульские доки, чтобы встретить его. Отец и сын хмыкнули, пожали руки и устало посмотрели друг на друга. «Полагаю, ты сумеешь сам добраться до Дибблетуайта, — проворчал Джайлз. — У меня тут кое-какие дела. — Он уже собрался уходить, но обернулся. — У тебя лишней пятерки не найдется?» Сирил дал ему пятерку, этим все и закончилось. Впоследствии Энтуисл изредка получал от отца открытки, сначала из Канады, куда тот эмигрировал, потом из Америки.

— Под конец он оказался в Сан-Франциско, где играл одной рукой на пианино в «Мактиге», излюбленном месте любителей бита, и умер в 1957 году, в семьдесят два года — упал на ходу с трамвая и ударился головой о бордюр.

Тяжко было смотреть на его лучащееся самодовольством лицо. Он был карточным игроком, у которого оказались на руках тузы и козыри.

— А этот рассказ, назовем его «версией Копса», он основан строго на фактах?

Стэн кивнул.

— И факты получены из бумаг в этих коробках и из документов, которые, возможно, ты припрятал еще где-то, а также из документов, которые ты смог изучить, а может быть, даже и скопировать?

— Совершенно верно.

— Возможно, и из бесед с самим Сирилом?

— К чему ты ведешь? — Настроение у Стэна изменилось.

— Как ты можешь быть уверен, что документы, на которых ты основываешь свой рассказ о родителях Сирила и о его детстве, заслуживают большего доверия, чем письмо Каррингтон, что ты мне показал, или чем те биографические несоответствия, о которых ты рассказывал?

— Потому что я профессиональный ученый, — прошипел Стэн и снова встал. — Потому что благодаря годам тщательных исследований я легко могу отделить зерна от плевел. Это умение, которым овладевает настоящий биограф. Тебе такого не понять.

— И все же, старина, и все же… Даже самые опытные фальсификаторы иногда допускают ошибки — потому что слишком уверены в себе, невнимательны, невежественны, а может, и из-за извращенного желания быть разоблаченными. Но если он действительно опытен, большинство его фальсификаций трудно, а то и невозможно выявить.

Стэн злобно двинул стиснутым кулаком и нечаянно толкнул банку из-под «Доктора Пеппера», но Саския успела поймать ее.

— Точный пас! — воскликнул я — мне хотелось разрядить обстановку. Но под воздействием «Макточиса» я все-таки не мог уняться и хотел спорить дальше. — Энтуисл — один из величайших художников прошлого века, и, как все великие, он уникален, его работы невозможно не узнать. Но для него сделать копию Пикассо или Бэкона с такой точностью, что и сам художник не сможет определить, где оригинал, а где подделка, или написать оригинальную работу в стиле Пикассо или Бэкона, любого периода, и поставить в тупик экспертов — это детские игрушки. Подделать почерк Доры Каррингтон — пустяк, совсем безделица, уловить ее стиль может быть посложнее, хотя он и в этом мастер; я слышал в его исполнении скетч в духе «Гун-шоу»[95], который он сочинил сам, так он даже голоса пародировал. Я веду к тому, что документы, на которые ты опираешься, источники, из которых ты черпаешь факты, могут оказаться… скажем, не вполне надежными.

Стэн побагровел.

— Я знаю, что надежно, а что нет! Как ты смеешь сомневаться в моих способностях? Я проверил каждую деталь из того, что рассказал тебе о Джайлзе Энтуисле, каждую! Я побывал в Скарборо, Лондоне, Онтарио, Сан-Франциско, я рылся в государственных и частных архивах. Я знаю про каждый пук Джайлза Энтуисла. Так что сдай назад, болван! — И добавил раздраженно: — Я думал, ты мне друг.

— Думаю, тебе лучше уйти, — сказала Саския — она явно была расстроена. — Он еще не до конца оправился.

— На сей раз эта сука и впрямь права, — завизжал Стэн. — Вали отсюда на хрен!

Я с максимальной поспешностью удалился, но успел услышать, как Стэн спрашивает Саскию:

— У нас есть что-нибудь по «Гун-шоу»?

К ужину Стэн не вышел, что меня, а возможно, и всех остальных скорее обрадовало, чем огорчило. Я им был сыт по горло, и меня восхищало терпение Саскии, терпение, которое я счел проявлением мазохизма. Возможно, я неверно истолковал истоки сексуальности Стэна, обнаруженные мной в его кошмарном порнографическом романе, приписав пассивность главного героя самому автору. Или же его вкусы с годами изменились, быть может, под руководством Саскии, и он в конце концов вступил с ней в те отношения, которые представляли бы интерес для Крафт-Эбинга[96]. Так или иначе, но миссис X. отнесла легкий ужин ему в комнату. Он собирался принять дормидол пораньше, чтобы на следующее утро встать вовремя.

— Если вы не возражаете, сэр, он хотел бы поговорить с вами перед тем, как мистер Джойс отвезет вас в аэропорт, с глазу на глаз, в восемь утра, дословно он сказал так: «По-дружески попить кофе в кабинете». Или чай, как предпочитаете. Насчет чая — это уже я добавила, сэр.