Сон о красных шарах - Леонид Семёнович Комаров

Ей вспомнилась та незабываемая, последняя встреча, вернее, расставание, когда она уезжала из деревни в город, и он, Ленька Заварухин, вихрастый белокурый паренек-сосед, живший через три дома, вызвался проводить ее до станции. Они учились в одной школе. Это было десять лет назад.

Почти всю дорогу до станции молчали. Когда пришел поезд, на котором Тоне нужно было ехать, она подала на прощанье Леньке руку, и он долго не выпускал ее. Потом неожиданно поцеловал Тоню в щеку и убежал, а она села в вагон и все время думала о нем, и трогала рукой пылающую щеку, на которой еще не остыл Ленькин поцелуй. Им было тогда по пятнадцать лет…

Алексей закончил школу, затем военное училище и теперь служил где-то на Дальнем Востоке…

Тоня жила в большом пятиэтажном доме, в десяти минутах ходьбы от швейной фабрики, где она работала мастером. Ее небольшая комната выходила одним окном на тихую улицу с тополями. Летом тополя буйно разрастались вширь, бросая на фасад дома сочную синеватую тень, и одна большая ветка легонько покачивалась у самого окна. В комнате всегда было тихо, безмолвно. Она казалась Тоне очень неуютной. Над всеми вещами нависала гнетущая тишина. Эта тишина ужасно раздражала, особенно, когда от Алексея долго не было писем. В такие минуты Тоня спрашивала себя: «Чего жду? Быть может, он пишет мне просто как подруге детства, как старому школьному товарищу?..» Она вспоминала слова из писем Алексея. Они были теплыми, дружескими, подбадривающими.

О любви Алексей никогда не писал. Только в конце каждого письма делал приписку «до скорой встречи», и в этих словах Тоня видела надежду. Она спрашивала себя, любит ли Алексея, и отвечала — люблю! Но ведь от такой любви не легче. Многие подруги давно повыходили замуж, у многих растут дети.

С приездом сестры в комнате поселилась жизнь с веселым шумом. Первые дни Люся с утра до вечера носилась по городу — толкалась по магазинам, ходила в кино, без конца ела мороженое. Она возвращалась переполненная впечатлениями и взахлеб рассказывала обо всем, что видела. Тоня радовалась, что наконец рядом есть родной человек, с которым можно и поговорить, и поделиться своими мыслями.

Вскоре Тоня устроила Люсю работать ученицей на швейную фабрику. Для Люси, никогда не видевшей производства, все было интересным и необычным. Особенно ей понравились машины для заделки петель и пришивания пуговиц. Она никогда в жизни не представляла, что пуговицы можно пришивать на какой-то машине!

В цехе «массового пошива», куда пришла Люся, в основном работали девушки — веселые, неугомонные, всегда красиво и модно одетые, и большие просмешницы.

Был еще молоденький механик Володя Корнеев. Симпатичный паренек. Он всегда старался выглядеть старше своих восемнадцати лет, держался независимо и с достоинством, и это девчонок очень смешило. Когда он появлялся в цехе, они осыпали его острыми шутками и взрывами звонкоголосого девичьего смеха.

— Вовочка, скажи, почему ты такой важный?

— Вовочка, улыбнись, ну?

— Ой, девчонки, из нашего механика никогда не вырастет настоящий мужчина.

А Вовочка бурчал в ответ:

— Ну, чего привязались?

Обычно его выручала Тоня. Она разгоняла всех по местам:

— Хватит балагурить! Совсем заклевали парня.

Увидев впервые в цехе Люсю, Володя сказал:

— А, новенькая… Ты на пуговицах? Смотри, не сломай машины.

Как-то раз у Люси все-таки испортилась машина, стала рвать нитку. Нужно было вызвать Володю. Когда Люся подходила к мастерской — маленькой комнатушке, заваленной старыми деталями, инструментом, ей стало неловко. И то, что придется говорить с ним наедине, вызывало в ней робость. В коридорчике было совершенно безлюдно и полутемно, а от склада материалов тянуло запахом шерсти и нафталина.

Люся некоторое время в нерешительности потопталась в коридорчике, потом резко открыла дверь мастерской и, не заходя внутрь, с нарочитой злостью выкрикнула:

— Иди, давай, направляй! Опять нитку рвет… — и убежала.

Володя пришел, минут десять что-то настраивал, регулировал, подкручивал, а Люся стояла сзади и дышала ему в затылок.

А однажды после смены, когда Люся уходила домой, и не через главный подъезд, где обычно ходили все, а по запасному выходу, как раз мимо комнатушки механиков, они встретились, и Володя, как бы между прочим, сказал:

— У меня есть лишний билет в кино… Пойдешь?

— Пойдем.

Они вышли вместе. Люся неторопливо направилась вдоль скверика, Володя молчаливо следовал на полшага сзади.

Она все ждала, что Володя возьмет ее под руку и о чем-нибудь заговорит, но он молчал, а потом принялся пинать попадавшиеся под ноги камушки. Чудной парень! Он и после кино все молчал…

С этого дня Володя стал ходить к Люсе домой. Придет, усядется на табуретке возле стола и сидит этак молчком весь вечер, водя пальцем по узорам скатерти. Смешно глядеть.

— Ну, что новенького, механик? — спросит Тоня шутливо. — Расскажи что-нибудь.

— А чего рассказывать?

— Ну, скажи, почему электроножницы на закройке плохо работают? Ты направишь или главного просить?

— Направлю, завтра направлю. За вами разве успеешь? Только сделаешь, а вы уж ломаете.

— А ты сделай на совесть, тогда надолго хватит.

…Потом Володя перестал заходить, а Люся, едва прибегала с работы, тотчас переодевалась и уходила из дому. Возвращалась за полночь, когда Тоня уже спала. Тихонько снимала туфли у дверей, чтобы не стучать по полу, раздевалась, не зажигая света, ложилась рядышком с Тоней и засыпала блаженным сном.

Новая жизнь подхватила Люсю и закружила в своем водовороте. Она подолгу теперь стала засиживаться перед зеркалом, придумывая различные прически. Могла с упоением глядеть на свои стройные ноги в новых туфлях, поставив небольшое зеркало на пол. Не привыкшая к городской жизни, она совершенно теряла голову от ее ритма и суеты. Она ходила все дни в каком-то приподнято-возбужденном настроении: часто беспричинно улыбалась, то вдруг начинала вальсировать по комнате в неудержимом веселье, то неожиданно становилась грустной и могла долго сидеть в молчании, подавляя вздохи.

Когда подруги на фабрике заводили разговор о новых модах, Люся жадно ловила каждое их слово. Ей нравилось ходить по магазинам, подолгу простаивать у витрин.

В дни получки Люся подсаживалась к Тоне и вкрадчиво говорила:

— Знаешь, Тонечка, какой красивый креп есть?! Майка сшила себе кофточку, очень симпатичная получилась, — и она выжидающе глядела на сестру.

Тоня понимала к чему этот разговор.

— Ну и лиса! Ладно, купи уж…

Со следующей получки Люся подговаривалась уже к чему-нибудь другому, и Тоня снова давала деньги из «общей кассы». Себе она покупала вещи очень редко, и то самое необходимое.

Потом Люся перестала советоваться, и покупала себе все, что вздумывалось. Всю свою зарплату она тратила на