Сон о красных шарах - Леонид Семёнович Комаров

В квартиру постучали, и Ольга Степановна поспешила в коридор открыть дверь.

— Батюшки мои! Гоша, ты ли это?!

— Я, Ольга Степановна.

— Уж мы тебя совсем потеряли. Диплом-то свой защитил?

— Все!

— Насовсем отучился?

— Насовсем. Шабаш!

— Ну, проходи!.. Саша!.. Петрович!.. — кликнула она мужа. — Гоша к нам в гости заявился.

Ольга Степановна схватила Георгия за руку и повела за собой в комнату.

Дубов молча поднялся с дивана и, мельком взглянув на Георгия, подошел к этажерке и стал перебирать кипу старых газет. Георгий неловко стоял посреди комнаты, а Ольга Степановна смотрела растерянным взглядом то на одного, то на другого.

— Ну, что скажешь?.. — спросил, наконец, Александр Петрович.

— Да вот… пришел поговорить…

— Утешать не надо.

Дубов с кипой газет ушел в другую комнату, а Ольга Степановна недоумевала.

— Гоша, может хоть ты мне объяснишь, в чем дело?

— Неприятность…

— А что случилось? — встревожилась Ольга Степановна.

— Да вы не волнуйтесь. Попробуем разобраться.

И Георгий ушел в комнату к Александру Петровичу.

Ольга Степановна с минуту неподвижно прислушивалась к голосам, потом спохватилась (муж не любил, чтобы она присутствовала при неприятных разговорах, и всегда отсылал ее), занялась хозяйственными делами.

Часа через полтора Александр Петрович отворил дверь и позвал жену:

— Ольга! Накорми-ка парня.

Несмотря на уговоры Георгия, Дубов все же перешел мастером в ремонтно-механический цех, где были хорошо знакомые ему «дипы» и «рабомы». Все, казалось, стало на свое место. Но где-то далеко в душе сверлил этакий самолюбивый червячок и все будто говорил своим утробным голосом: «Эка ты, Петрович, второстепенный стал человек!» Хоть и работа на новом месте шла хорошо, и ценили его, Дубова, не меньше, а все не то. И обстановка не та, и люди не те. Особенно к людям привыкаешь. На одном месте, как говорится, камень обрастает. А еще смущало Александра Петровича и то обстоятельство, что работал-то он, как сам любил выражаться, не в коренных, а пристяжным. Ремонтно-механический цех — вспомогательное, так сказать, производство. Бывало, раньше увидит где-нибудь работает трактор, подойдет, отыщет глазами свою деталь, и как-то приятно станет от сознания, что вот в машине заложена и частичка его труда. Стоит деталь, делает, что ей назначено, а выбрось ее — встанет машина. Не может, значит, без его, Дубова, участия дело идти. Конечно, эти мысли Александр Петрович держал всегда про себя, на люди стыдился выказывать, чего доброго просмеют еще, мол, чувствительный какой.

Вот по этой самой причине и смущала работа в новом цехе: что ни сделаешь — незаметно. Одно слово — пристяжной. А Георгий потянет участок. Он такой, он потянет. А ведь Александр Петрович знал его еще пацаном, когда чернявый, шустрый, похожий на цыганенка (Дубов так и называл его «цыганком»), Гошка в годы войны пришел к нему напарником. Дали ему четвертый разряд токаря, поставили работать на огромный карусельный станок обтачивать ведущие колеса танка. Трудились, как говорили рабочие: «давай, давай!» И давали по две смены к ряду. Бывало, Гошка не выдерживал такого напряжения и засыпал прямо у станка, прислонясь к инструментальной тумбочке. Дубов работал на соседнем станке: глянет — дружок посапывает. «Вот ведь беда с парнишкой», — подумает и сам начнет работать на двух станках: за себя и за него. «Школу бы ему в самый раз кончать, а он, вишь, танки делает. Время-времячко…»

Однажды, было это в лютую февральскую пору, увидел Александр Петрович, что Гошка мерзнет в своей ремесленной шинелишке, и принес ему из дому стеганку да валенки. «Хоть не шибко новое, а все потеплей будет».

Кончилась война. Настоял Александр Петрович, чтобы Гошку перевели работать только на две смены и чтоб не оставляли сверхурочно — дали возможность парню учиться.

А сорванец он был, этот «цыганок»!

Бывало, начальство разойдется с участка, а он давай кататься по пролету на кран-балке. А то придумал хвосты цеплять из обтирочных концов: идет какая-нибудь девчонка, а он ей враз хвост и подцепит за лямки передника. Вот ходит по цеху девчонка, бедная, видит, что смеются над ней. Разалеется. Осмотрит себя эдак украдкой — вроде все в порядке. И ходит так, пока кто-нибудь из подруг не отцепит.

А то еще любил Гошка подтрунивать над кем-нибудь, комедию разыгрывать. Никто никогда не обижался. Понимали шутку. Александр же Петрович ценил в нем умельца. Балагур-то он, конечно, балагур был, но смекалистый парень, и до работы охоч.

…Георгий, между тем, приступил к работе на участке. Рабочие приняли его назначение очень радушно — свой! Но Дубова часто вспоминали («золотые руки!») и жалели, что ушел он из цеха. Но больше всего нужен был Дубов Георгию. Его опыт, его дельные советы — всего этого не хватало Георгию. Приходя к Александру Петровичу домой, Георгий рассказывал о своих нуждах-печалях, о делах в цехе.

Александр Петрович выслушивал молча, с виду равнодушно. Иногда по его лицу пробегала еле заметная гримаса, густые пепельные брови нервно вздрагивали, глаза становились грустными и беспокойными.

— Дядя Саша, — спросил как-то Георгий, с лукавинкой заглядывая Дубову в лицо, — может вернешься, а? Уж мы бы так поработали! Как бывало! А?

Дубов не ответил. Тяжело вздохнув, встал и зашагал по комнате.

Георгий подступил к Дубову вплотную и сказал шутливым шепотом:

— Так по рукам, что ли, дядя Саша?!

Дубов молчал.

— Ну, я завтра зайду… Ребята, ей богу, в цехе обрадуются.

Ольга Степановна проводила Георгия в коридор, и они обменялись многозначительными взглядами.

1960—1966 гг.

ТОПОЛЯ

Люся приехала в начале лета, когда тополя уже расцвели молодой бледно-зеленой листвой. На ней был непомерно большой материн жакет старомодного покроя.

Тоня помнила ее маленькой Люськой, а теперь перед ней стояла восемнадцатилетняя девушка, не робкая, разговорчивая, но с некоторой деревенской скованностью.

Тоня собрала на стол, раскупорила бутылку вина.

— За твою новую жизнь!

— Ага, за новую…

Люся просияла. Они чокнулись рюмками, выпили, и за едой Люся принялась торопливо и сбивчиво рассказывать все деревенские новости: что Микушина за пьянку сняли с председателей и что поставили нового, из городских. Поговаривают, будто колхоз будут переводить в совхоз, и тогда зарплату будут платить, как в городе, каждый месяц; и неизвестно, к добру ли это, или к худу. Что к Заварухиным приезжал их Ленька в капитанском звании, ладный такой.

— В отпуск? — спросила Тоня.

— Ага, в отпуск.

«Странно, — подумала Тоня. — Ведь он писал в последнем письме, что обязательно заедет повидаться. И не заехал…»

Люся после выпитого вина заговорила очень шумно, размахивая руками, но Тоня плохо слушала.