Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

Инженер улыбнулся. Улыбнулся и лейтенант и стал молча поочередно вглядываться в их лица. Казалось, он ждал, что под его взглядом каждый должен подтянуться, выйти из строя и замереть, ожидая приказа, но никто не шевелился. Они стояли в своих белых защитных комбинезонах, будто замерли, и только лица их жили. Кто глядел хмуро, кто улыбался, а кто опускал глаза.

Ратников понимал, что многие готовы сделать шаг вперед и только ждут от лейтенанта прямого вопроса: «Кто пойдет?» Но время шло, а лейтенант все вглядывался в лица и молчал, и казалось, что вопрос его уже давно прозвучал и пропал без ответа, и все более стыдно было стоять и ждать, когда кто-то другой вызовется раньше тебя…

— Разрешите! — выкрикнул вдруг Ратников и шагнул вперед.

Тотчас вперед вышли еще двое, а потом — еще и еще.

Лейтенант, который до этого глядел хмуро и настороженно, заулыбался.

— Хорошо. Я так и знал, хорошо.

Лейтенант прошел вдоль неровной цепочки добровольцев и каждому поглядел в глаза:

— Вы, конечно, понимаете, что риск велик… Каждый из вас может вернуться в строй. Каждый.

Все молчали.

— Нет таких?

Лейтенант опять вглядывался в их лица.

— На задание пойдут…

Ратников напрягся и тут же услышал свою фамилию.

2

Траншея оставалась открытой только там, где стоял подъемник для подачи наверх осколков бетона и грунта и где вниз уходила веревочная лестница. По лестнице в этот день Ратникову предстояло в последний раз спуститься, а потом выбраться наверх, и уж другие должны были заканчивать после него работу, если он ее не закончит, и другим потом предстояло спускаться по лестнице и заливать тоннель бетоном и полностью закрывать траншею.

Когда они прибыли сюда, солнце еще не поднялось над сопками и только в небе виден был яркий солнечный свет — там, в восточной стороне, белым огнем светилось маленькое облако. А здесь, возле бетонной стены, куда вскоре глянет солнце, теперь все было залито одинаковым ровным светом и по снегу двигались чуть приметные смутные тени.

Возле спуска в траншею уже суетились солдаты-дозиметристы с приборами, дежурила машина «Скорой помощи» и о чем-то совещались люди в штатском. Один из них, горбоносый, черный, спросил:

— Кто из вас идет первым?

— Я, — сказал Ратников.

— И я, конечно.

Ответ Хуцишвили развеселил горбоносого.

— Откуда? — спросил он. — Не из Гурджаани?

— Нет. Из Телави.

— Все равно земляк. — Горбоносый потрепал его по плечу. — Допуск у вас сегодня такой же, как вчера. Совсем малый, понятно?

— Понятно, — сказал Хуцишвили.

— Задача ясна?

— Ясна.

— Хорошо. Заканчивайте как можно быстрее и почаще поглядывайте на свои дозиметры, а если хлынет вода, уходите, как вам уже сказали, немедленно. Понимаете, немедленно.

Они спускались в полной тишине, слышно было, как со стен траншеи осыпаются камни и падают вниз, как пыхает на малых оборотах двигатель машины с красным крестом на дверке. Потом они уже не слышали звуков наверху.

Перед ними был лаз в узкую щель в бетоне — в конце тоннеля светилась переносная лампочка, по дну тянулся туда тонкий электрический кабель, чугунная труба и резиновый шланг перфоратора. Им надо было одному за другим протискиваться в лаз и, запинаясь и шаркая по стенкам, пробираться по щели на свет переноски.

— Я буду пробивать бетон, — сказал Ратников, — а ты, Шалва, приготовь респираторы — надо менять сегодня почаще. И будь наготове. Как только пробьем отверстие, двигай вперед трубу. Вставим и — бегом отсюда.

— Зачем ты будешь пробивать бетон? — возразил Хуцишвили. — Давай — я.

— Нет. Я первый вызвался, — сказал Ратников. — И не будем спорить. А хлынет вода — сам знаешь, убегай, не загораживай дорогу.

Хуцишвили достал из целлофанового мешочка две марлевые повязки, одну протянул Ратникову, другую взял себе.

Покрыв лицо повязкой, Ратников, пригнувшись, полез в щель. Он то и дело стукался головой и плечами об острые выступы, слышал, как, чертыхаясь и проклиная кого-то по-грузински, продирался следом Хуцишвили, и посмеивался.

Но вот щель позади. Щурясь от яркого света, Ратников нагнулся и поднял отбойный молоток. Приставил впереди себя к бетону боек и, не мешкая, навалился на перфоратор. В уши сразу ударил гулкий стук. Тело содрогалось, но боек вонзался в бетон с трудом, медленно углублялась небольшая круглая ниша, медленно истончалась стена, за которой по неведомым причинам скопилась смертоносная вода.

Вода эта представлялась ему густой и чернильно-черной. Приступив к работе, он думал, что, пока пробьется до нее, пройдет минуты две-три и он успеет еще сменить повязку. И он не готов был к тому, что произошло в самом начале. Он сделал первую передышку — на несколько секунд наступила тишина, но вслед за этим, как только Ратников снова навалился всей тяжестью на отбойный молоток, раздалось несколько всхлипывающих стуков, и боек прошел насквозь.

Струя жидкости окатила Ратникова, ударила в лицо. Потекло по шеей за комбинезон, за бушлат, и Ратников ощутил холодные струи на теле. Показалось, что вода не только черная, но и липкая — одежда сразу приклеилась к груди, к животу. Он уже успел согреться и даже вспотел, и ледяная липкая жидкость за одеждой вызывала озноб.

Быть может, струя била в лицо Ратникова всего несколько секунд и это было не опасно. Стоило ему немедленно бросить перфоратор, пробежать тоннель и подняться по веревочной лестнице — с него тут же сорвали бы мокрую одежду, обмыли бы его, обтерли, переодели — и все случившееся не причинило бы ему ощутимого вреда. Но он так не сделал. Он услышал крик Хуцишвили:

— Беги! Быстрей беги! Зачем медлишь?! — Потом Шалва выругался по-грузински: — О! Мама дзагли! Бросай! Беги!

Ратников представил себе, как он выглядит со стороны — по нему течет, он мокрый, черный, — и ему стало страшно. Он рывком свалил на сторону перфоратор, отломил тонкий пласт бетона и выхватил из отверстия инструмент. Он повернулся, чтобы бежать, споткнулся о придвинутую Шалвой вплотную трубу и упал. Под локтем хрустнуло — свет погас. Он готов был вскочить и бежать по тоннелю туда, где маячил суетящийся силуэт Шалвы и где брезжил свет.

— О мама дзагли! — ругался Шалва. — Зачем лежишь?! Зачем молчишь?! Бежать надо!

А он вдруг понял, что в тоннеле стоит тишина. Не слышно шума воды — значит, она не хлынула, как предупреждали их. Она успела сойти? Он почувствовал под коленями влагу и вскочил:

— Лампочку! Шалва, лампочку!

Ругаясь, Хуцишвили вернулся. Они вместе выкручивали из патрона цоколь раздавленной лампы, их било током, потом ввернули новую лампу — вспыхнул свет.

Из пролома тонкой лентой стекала вода, абсолютно чистая, прозрачная вода. Одежда Ратникова была мокрая, но тоже чистая. Он засмеялся.

— А ты говоришь, беги. Чуть-чуть подправим края — и