Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

— Ничего не успела приготовить, — улыбаясь племяннику, сказала Ираида Васильевна и подняла к затылку полные руки, поджала шпильки в узел темных крашеных волос. — Вернулась, прочитала записку и на телефон села. Ты же знаешь, как Платона Алексеевича отыскать! Пока обзвонишь все каменоломни, карьеры, вечность пройдет.

— Ну, сегодня-то меня легко было найти, — возразил Платон Алексеевич, внося из кухни бутылки. — С обеда торчал на керамическом заводе.

— А в тресте сказали: «Поехал на третий кирпичный, а оттуда собирался на каменоломню».

— Правильно сказали. Я завернул по пути на керамический, а там — авария. — Платон Алексеевич поставил на стол коньяк и две зеленые бутылки сухого болгарского вина.

Люда и Надя, поглядывая заговорщически на Ратникова, уже таскали к себе на тарелки салат и жевали копченую колбасу.

Платон Алексеевич разлил коньяк.

— Ну, как сад? Разросся за год?

— Ограда развалится скоро, — сказал Ратников. — Укрепить надо.

— Правильно! А давайте-ка в воскресенье займемся. Поможешь? Завтра суббота — я занят, а послезавтра… Договорились? Ну, выпьем. За твой приезд!

Под смех Люды и Нади звякнули хрустальными рюмками и выпили. Девушки набросились на закуску, а Платон Алексеевич прожевал лимонную дольку и спросил, внимательно глядя на племянника:

— Строил, значит?.. Это хорошо. Грунт там какой? Скалы, наверно?

— Скалы.

— Интересно. — Платон Алексеевич уперся кулаками в стол: — Взрывали?

— Немного.

— Конечно. Конечно. Что строили?

— Много чего.

Платон Алексеевич сощурился и захохотал.

— Он стал таким скрытным, — сказала Надя.

— Слова не вытянешь, — вставила Люда. — Прямо-таки пропитан военной тайной.

Надя закивала, смущенно глядя на Ратникова.

— Хорошо, хорошо. — Платон Алексеевич снова уперся кулаками в стол: — Строить надо больше… И такого… Сорок первый год научил…

— Ладно тебе, папка! — сердито сказала Люда.

Он весело поглядел на нее:

— Хоть и не любите слушать про это, а знать надо. Надо помнить, какой ценой завоевана жизнь наша легкая.

— Легкая она у тебя! — Люда засмеялась. — Ночью убегаешь, ночью возвращаешься.

Платон Алексеевич прижал подбородок к груди.

— Ну, это другое дело. Надо — значит, надо.

Ираида Васильевна встала. Обошла стол, наполнила тарелку Платона Алексеевича закуской.

— Ешь. А ты, дочка, отца не задирай — может, его спокойствие в его беспокойстве. Об этом не думала?

Платон Алексеевич снова налил рюмки, поднял свою.

— Это не жизнь, если человек день и ночь дремлет — сам себя обобрал, обокрал. Обкрадывает каждый день, каждый час…

Теперь Платон Алексеевич, выпив, долго и сосредоточенно закусывал. Потом спросил:

— Приехал когда?

— Вчера, — сказал Ратников.

— Как чувствует себя мять?

— Хорошо.

— Плакала?

Ратников не ответил.

Платон Алексеевич внимательно поглядел на него.

— По огороду весь день водила, хвасталась огурцами, помидорами?

— Нет. Фотографии показывала.

— А-а!

— Там и твои есть. С фронта.

— И мои, — сказала Ираида Васильевна. — Какие же мы тогда зеленые были!

Платон Алексеевич откинулся на спинку стула.

— Да, ты была зеленая. Скольки годов войну закончила?

Ираида Васильевна засмеялась. Блестели ее черные глаза, играли черные брови, и всем показалось, что она еще молода, все увидели, что она красива.

— И двадцати не было, — сказала она счастливо.

— Ой, мамка!

Люда, а за ней Надя кинулись обнимать Ираиду Васильевну.

— Вот видишь! — Усмехаясь, Платон Алексеевич пригладил рукой свои чуть вьющиеся, поседевшие волосы. — А мне было двадцать шесть.

«На два года больше, чем мне теперь», — подумал с завистью Ратников и опустил голову. Он долго не слышал, о чем говорят за столом, и не скоро понял, что Платон Алексеевич спрашивает его о чем-то. Поднял голову — все глядели на него. Он пожал плечами.

— Так что? — В голосе Платона Алексеевича послышалось раздражение: — Да или нет?

Ратников что-то пробормотал. Раздался общий хохот. Смеялся и Платон Алексеевич.

— Он замечтался, — с нежностью в голосе сказала Надя, — а ты, папка, со своими вопросами… Ты поедешь куда, Сережа, или здесь останешься?

— Уеду.

— Как знаешь. — Платон Алексеевич насупился. — Тетка Настя не молодая уж. Оставлять ее одну не следует. Получил бы в городе квартиру — город растет, архитекторы нужны до зарезу. Вот тебе дело живое! Сразу! Тепличное хозяйство строить будем. Представляешь, сколько гектаров займет? Тридцать. И тут же поселок. И чтобы все было рационально, строго, красиво! Вот тебе! Проектируй, строй!

Ратников согласно кивнул, и Платон Алексеевич обрадовался:

— Птицеводство мы уже поставили на индустриальную основу — через год-два яйца и птица будут в магазинах без перебоев. Об овощах только задумались, но и эту проблему решим. Четыре-пять лет — и на продажу круглый год станут поступать помидоры, зеленый лук, редиска…

Платон Алексеевич умолк. Мял в руке накрахмаленную салфетку, о чем-то думая. Быть может, вспоминал фронтовых товарищей и друзей, не доживших до победы, павших еще в сорок первом, умерших с горькой памятью о сожженных городах, об оставленных врагу землях, о тяжких, непонятных и необъясненных поражениях, умерших, так и не зная ничего о грядущих победах?..

Думал Платон Алексеевич, наверно, и о том, что народ, потерявший в войну каждого десятого и спасший человечество от фашизма, — такой народ достоин самой лучшей, самой красивой на земле жизни!..

Думал он, наверно, так же, как и говорил, в тех же словах и выражениях — суховато, целыми фразами, ставшими давно трафаретными, — но мыслил он четко и ясно, а главное, искренне верил в то, о чем говорил, о чем думал, и потому, подняв теперь голову, сказал:

— На тех, кто не дремлет, не спит, кто дерется, — на тех мир держится.

— Ох, папка! — воскликнула Люда. Независимо повела плечами: — Ты такого всегда наговоришь!.. Но… Вот объясни! Почему о теплицах стали только теперь думать? Почему птицефабрики не строили десять, пятнадцать лет назад? Не только зеленого луку, а картошки в магазинах иногда не бывает. Почему?

Платон Алексеевич оторвался от спинки стула, бросил на стол измятую салфетку:

— А как бы ты сама ответила?

Люда скривила губы.

— Не знаю. У нас всегда чего-нибудь не хватает. Выбросят в магазине лакированные сапожки — из-за них драка!

— Без сапожек обойтись можно, — резко сказал Платон Алексеевич.

— Па-пка! — протянула Люда. — А я хочу лакированные сапожки! Достань мне лакированные сапожки!

— И мне, — сказала Надя. — Можно же перевести на пошив сапог целую фабрику. А если надо, три фабрики, пять…

Платон Алексеевич, смеясь, покрутил головой.

— Что касается сапог — вы правы. Но многое так легко не решишь.

Люда вскочила, обхватила шею Платона Алексеевича, повисла на нем.

— Ой, папка! Достань сапожки! Красненькие, с золотыми застежками! Ну, достань!

— Достану, достану.

Люда звонко чмокнула Платона Алексеевича в щеку, он, смеясь, отстранился и принялся наполнять рюмки.

— Еще по одной, да и кончать пора.

— Погодите, погодите! Забыл, что ли? — Ираида Васильевна поднялась и