Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

здесь строить, расширять, а главное, углублять этот неизвестный ему доселе город. Углублять потому, что все наиважнейшее, что делали в этом городе и ради чего он был выстроен, — все это находилось глубоко под землей, в скалистых отрогах низких плоских гор.

Это он знал хорошо. Уже не раз лифт увозил его под землю, щелкал и щелкал, отсчитывая этажи, а когда останавливался, то оказывалось, что опускаться можно было еще глубже. Однажды ему пришлось все-таки работать на самой большой, как он думал, глубине, потому что лифт дальше не шел. И там, как на всех этажах, из лифта они вышли в бесконечно длинный, ярко освещенный тоннель со сводчатым потолком, но, в отличие от других этажей, в стенах тоннеля не увидели рядов пронумерованных металлических дверей, ведущих в бессчетные боксы; вдоль стен тянулись трубы, трубочки, провода, кабели всевозможных размеров и расцветок. Там они работали весь день, меняли какую-то черную трубу, устанавливали на трубе вентиль, а пониже его — отстойник. Когда работа была окончена, их попросили промыть из шланга тоннель. Для стока воды они открыли в полу люк. Через люк услышали, что там, внизу, куда, казалось, никогда не проникал человек, время от времени с тяжелым гудом проходила машины.

Ратников тогда восторженно сказал:

— Будто в фантастическом романе!

Все вокруг засмеялись и склонились к колодцу, прислушивались, выжидая, когда в неведомой глубине пройдет с гудением таинственная машина, а потом многозначительно глядели друг на друга и подмигивали.

С этого случая началось сближение Ратникова с сослуживцами.

Всю свою жизнь Ратников собирался проектировать и строить больницы, дома, школы, дворцы культуры, но теперь гордился, что хоть немного причастен к расширению и углублению этого города.

2

Громкий голос женщины за кустами сирени заставил Ратникова очнуться.

— Господи! Какая на него надея! Разве поможет в чем! Винища-то накупили — разве утерпит. Залил спозаранку бельмы, весь день прикладывался, до сей поры гармошку истязает.

Ратников услышал, что гармошка все еще пиликает. Другой женский голос спросил певуче:

— Аль забежать, чем помочь?

Громкий ответил:

— Завтре. Прибеги с утра. Можешь если, пораньше. Гостей-то понаедет, а где рук взять? Все надо, все надо, и не как-нибудь. Ухомуталась — не приведи господи! Ноги гудят, ровно столбы телеграфные.

И опять певучий голос:

— И не сказывай. Прибегу — прибегу с петухами. Свадьбу сыграть, да по нынешним запросам, дело не шутейное. Городские понаедут, а у них глаз вострый — то положено не так, то не там.

— Вот-вот-вот! Что и страшно! Ославят после — сраму не оберешься. Кабы свои только, кабы деревенские, тут и забот мало.

Опять что-то ответила женщина с певучим, мягким голосом, но Ратников больше не слушал. Он закрыл окно и лег на диван. Небо, еще пронзительное, синее, пробуравилось редкими звездами, и ему легко было представить себе, что внизу, там, где город оплетает горизонт сверкающим ожерельем, густо светятся, мерцая и перемигиваясь, разноцветные огни.

3

Когда пришла зима, горы будто приблизились — со всех сторон горбились белые холмы в обрешетке черных деревьев. В пасмурные дни от земли поднималась морозная стылая мгла, затопляя долины, и пади, и ершистые, плоские вершины сопок — близкие, четкие, серые и однообразные — надолго зависали над серой туманной мутью. В ясную безветренную погоду мороз и солнце высушивали воздух, изморось хлопьями опадала на деревья, на землю, иней застывал неподвижно в ослепительном блеске, и в прозрачной тишине за километры был слышен скрип снега.

Зима, однако, ничуть не изменила жизнь Ратникова. Его по-прежнему каждое утро отвозили на работу, и, хотя белый защитный комбинезон он натягивал теперь поверх теплой одежды, Ратников по-прежнему вместе с другими, такими же, как он, людьми в белом выполнял все те же нехитрые работы.

И в тот день они вылезли из автобуса и, переодевшись в раздевалке, выстроились в своих белых робах, ожидая, когда им объявят задание. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, и смотрели на лейтенанта, который в этот раз сам приехал с ними, а теперь неторопливо расхаживал перед строем и все чего-то ждал. Утро только что наступило, кружась, падали сверху снежинки, стоять было не тягостно и не холодно, но они с недоумением переглядывались, не понимая, чего ждут.

Наконец подкатили три новенькие, сверкающие лаком и никелем «Волги». И хотя из машин выбрались люди в штатском, лейтенант скомандовал: «Смирно!» — и подскочил к ним с рапортом. Один из приехавших, в легком, не по сезону, пальто, шляпе и тонких ботинках, махнул лейтенанту рукой.

— Отставить! Отставить!

И повернулся к нему спиной.

Потом штатские развернули схемы и какое-то время совещались, ориентируясь, сопоставляя схемы с местностью. Наконец тот, что говорил лейтенанту «отставить», отошел от других в сторону, к торчащей из земли трубе, и, отмерив от нее шагами десять метров, остановился, примял снег тонким ботинком:

— Здесь.

К нему подошли остальные. Снова склонились к схеме и опять сориентировались по местности.

— Да, — подтвердил высокий дородный мужчина, одетый во все теплое, с опущенными ушами ондатровой шапки.

Мужчину в шляпе Ратников узнал. Он уже видел его в городе. Уши, лицо того налились на морозе малиновым цветом. Ратников расслышал, как тот сказал:

— Такое случается раз в тысячу лет.

— Да, — подтвердил человек в ондатровой шапке. — Не чаще. Но в нашем деле и это надо учитывать.

Мужчина в шляпе промолчал, отыскал взглядом лейтенанта и кивком подозвал его. Лейтенант снова подскочил и вытянулся перед ним в струнку, приложив руку к шапке. Мужчина поморщился, снова махнул рукой.

— Отставить.

И начал что-то говорить лейтенанту, показывая затянутой в перчатку рукой то в землю, то назад, где за ним возвышалась гигантская и глухая бетонная стена, уходящая по кругу в обе стороны.

— Слушаюсь, — громко произнес лейтенант и снова поднес руку к шапке.

Человек в шляпе повернулся и молча пошел к машине. Другие в штатском последовали за ним. Остался только один, одетый в волчью доху и унты. Захлопали дверцы машин, и «Волги», увязая в снегу, с трудом развернулись, покатили прочь.

Тот, что остался, чтобы привлечь к себе внимание, похлопал меховыми рукавицами, потом сказал, ни к кому не обращаясь:

— Сейчас разобьем трассу и начнем рыть траншею. Траншея будет не совсем обычной — глубина десять метров. Понятно?

В строю молчали.

— Грунт промерзший, скалистый. Работа большая, народу здесь будет много. Задание срочное, ответственное, а у вашей группы оно особое. Понятно?

— Понятно, — сказал одинокий голос.

Человек в дохе повернулся к лейтенанту:

— Понятно?

Тот козырнул.

— Так точно.

4

Их группа начала долбить грунт там, где тот человек в шляпе мял снег тонким ботинком и говорил: «Здесь». Место это было